Василий Казаринов - Тень жары

– Нет, Зина, никуда я не пойду.

Буду лежать, глядеть в потолок — здесь моя суверенная территория; пусть нивы повыгорели, вишневые сады порублены на дрова, а дом сгорел — ничего, будем жить. Сложим новый дом, сложим печь — это перво-наперво: зима обещает быть свирепой, и очень важно, чтобы в доме было тепло; а что закрома пусты — это не беда, нам не привыкать; засыпят нас снега, будем лежать, слушать потрескивание лучины и греться теплом: ты — моим, я — твоим, иди, подвинься ближе, обними меня и помолчи. Нет, еще не весна, не оттепельная вода пролилась на подушку, это я просто плачу.

Я ни разу в жизни не стрелял в людей, говорил он в темноте, ни разу; это — не люди; я долго ходил вокруг каждого из них, присматривался — нет, это не люди. Кабаны, говоришь? Пожалуй, дикие свиньи — на них столько крови на каждом, что им не отмыться… Да, заказ на них мне оформляли точно такие скоты. Что ж, таковы у нас законы охоты. Но те четверо получили то, что заслуживали. В стрелковом спорте есть такая дисциплина, называется "Бегущий кабан": мишень быстро движется в створе тира, и ты должен успеть с ней разобраться, пока "кабан бежит"; все как в жизни, с той лишь разницей, что в жизни тебя могут поддеть клыками… От последнего "заказа", говорил Зина, я думал отказаться: этот седовласый кабан ничуть не хуже и не лучше других; но перед поездкой за город на площадку для пейнбола я кое-что выяснил… Он педик. Черт с ним, это его проблемы. Но он оказался педиком с причудами: разнообразия ради он иногда покупал детей. Как покупал? Да очень просто — сейчас масса беспризорных пацанов шляется повсюду. Ему их отлавливали. Я знаю, как это выглядит, и потому там, на опушке, он перестал быть для меня живым человеком… Когда он поднялся, я видел перед собой только плоскую мишень. Мне стало не по себе…

– Они же убьют тебя!

Нет, спокойно возражал он, они меня не тронут. Инстинкт, толкающий поддеть клыками кабана из соседнего стада, в них неистребим, он в них живет настолько же естественно, как инстинкт продолжения кабаньего рода. И, значит, они меня не тронут. Пока… Пока есть потребность в штучной ручной работе. Я им необходим. Им без меня пока не обойтись. Снайпер — это не более чем профессия в длинном ряду рыночных профессий; не совсем обычная, редкая профессия — однако без нее наш капитализм пока существовать не может.

Я поднялась засветло, осторожно выбралась из постели и босиком, на цыпочках, совершила разбойный рейд по квартире.

Зеркала, которые можно было снять со стен, тумбочек, столов, я спрятала в шкаф, встроенный в стенку в прихожей.

Сварила кофе, села на кухне; смотрела в окно, как ночь медленно перетекает в утро.

Он сразу заметил пропажу.

– Теперь будешь смотреться — в меня, — сказала я.

Зина усмехнулся и сокрушенно покачал головой: пусти девушку в дом… За завтраком он вдруг спросил: а как у нас там дела, в Доме с башенкой? Я сходила в прихожую, принесла куртку, достала из кармана листок из Варвариного блокнота, еще раз отчеркнула нужную строку ногтем.

– Это уже похоже на правду, — задумчиво произнес Зина. — Тут должен быть замешан кто-то солидный. Тебе что-нибудь известно про эту фирму?

– Все. И — ничего.

– Хороший ответ…

– В этой лавочке заправляет мой бывший муж.

Я рассказала, что знаю сама. Поделилась сведениями, относящимися к поздним временам — их я почерпнула в романе Панина.

– Какой матерый человечище! — с оттенком восхищения оценил Зина моего бывшего мужа. — Настоящий кабан!

Смысл этой реплики дошел до меня с некоторым опозданием. Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, Зина бросил вилку, которой рассеянно ковырял заботливо приготовленную мной яичницу, — взвизгнув, вилка соскочила со стола на пол.

– Вряд ли этот твой Федор Иванович сам принимал решения. Вожаков играет стая. Он просто подтягивал под себя недвижимость; детали — что? откуда? за счет чего? — его наверняка не интересовали, скорее всего, он даже не знает о существовании этих несчастных стариков — не тот уровень; его дело — стратегия, остальное выполнит стая, сатрапы…

Именно так, Зина, именно! Федор Иванович в нужный момент просто умолкнет и подожмет губы: делайте как знаете, однако — без меня. Я слишком хорошо его знаю: сам он ни в чем не участвует. Он человек молчаливых решений.

А сатрапы отлично умеют читать по глазам.

Взгляд у Зины был тяжелый, с примесью какого-то холодного, но жидкого металла — наверное, ртути. Не стоило касаться этой темы. Человек, преследуемый чувством, что он взялся из ничего, гораздо глубже, чем остальные, должен понимать, что значит уйти в никуда, пропасть без вести и не иметь даже такой малости, как холмик за кладбищенской оградой.