Александр Чернов - И ты, Брут...

Шоссе от сада отделяла неширокое открытое пространство, кое-где поросшее мелким кустарником. И вот, когда мы направились к шоссе, на дороге резко затормозил "Мерседес", из него выскочили люди и бросились к нам. Нашей троице ничего не оставалось, как развернуться и вновь ринуться в сад. Но силы были уже на исходе и вскоре преследователи стали нас нагонять. Топот их ног и крики раздавались все ближе и ближе. Еще минута и мы окажемся в руках людей императора… И тогда я решился на хитрость.

— Разбегаемся в разные стороны! — скомандовал я своим компаньонам. — Встречаемся у озера на пляже.

Настя и Чума люди понятливые, сразу смекнули, что по одиночке поймать нас будет труднее и, не сговариваясь, бросились врассыпную: девушка — влево, парень — вправо, я продолжил путь прямо. Я до того ослабел, что еле передвигал ноги, а из груди моей, как из груди загнанного животного вырывались свист и хрипы. Казалось, еще два-три шага, и я замертво упаду от разрыва сердца. Но я бежал, бежал, и казалось, этому изнурительному бегу не будет конца. До железнодорожного полотна я добрался в тот момент, когда по рельсам загрохотал поезд. Это был длиннющий товарный состав. Ждать, когда он проедет — верный способ попасть в ближайшее время в застенок к Владимиру Андреевичу. Я оглянулся: черный силуэт преследователя маячил в каких-то двадцати метрах. Тогда я опустился на землю и пополз параллельно железнодорожному полотну среди кустов, причем так быстро, что только зад мелькал в высокой траве. Зачем я тогда пополз, ума не приложу, но именно это меня и спасло. Метров через десять я наткнулся на пересохшее русло оросительного канала, скатился в него и пополз вверх по направлению к железной дороге. Неожиданно канал кончился, и я уперся в гидротехническое железобетонное сооружение — сифон, по коленам которого во время полива вода перекачивается под железнодорожным полотном из одного колодца в другой. Я скользнул на дно колодца, ощупал его стенки. Труба, шедшая под насыпь, оказалась до половины забитой илом, но в ней оставалось еще достаточно места, чтобы уместиться человеку. Рискуя натолкнуться на крыс, я сунул в трубу ноги и втиснулся сам. Здесь было абсолютно темно, гудел ветер, гулким эхом отдавался перестук колес мчащегося поезда. Наконец отгрохотал последний вагон и все стихло. Сколько времени я лежал в той проклятой трубе, уткнувшись лицом во влажный ил, представления не имею. Может быть пятнадцать минут, может быть, час, а может быть, и больше, мне, во всяком случае, показалось — вечность. Над головой по-прежнему не раздавалось ни звука.

…Моя бывшая жена всегда говорила, будто я глазливый. Наверное, это действительно так, потому что как только я подумал, что опасность миновала, что люди императора плюнули на меня и ушли, на верху зашуршала трава и неподалеку от колодца, негромко переговариваясь, остановились люди.

— Куда же этот болван подевался? — со злым недоумением произнес мужской голос. — Все вроде обшарили, как сквозь землю провалился.

— А ты покричи, — посоветовал ему другой голос.

Через пару секунд, очевидно, потребовавшихся для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, человек заорал:

— Эй, мужик, выходи, твоя девка у нас! — потом уже тише скомандовал: — Ну-ка, сучка, скажи что-нибудь!

Раздался звук, похожий на звук пощечины и Настя срывающимся голосом крикнула:

— Игорь, они меня поймали!

Ну, разве я мог оставить девчонку одну в руках этих ублюдков! Седина мне в бороду бес в ребро! Не такой уж я плохой человек, каким меня считала моя бывшая жена. Я выполз из трубы, выкарабкался из колодца и, встав во весь рост на краю его, помахал рукой.

— Я здесь, мужики!

Меня и Настю, скованных одними наручниками, привезли в дом императора и втолкнули уже в знакомую нам пустую комнату с двумя гимнастическими скамейками у стен. Здесь нас обыскали. У меня отобрали часы, сотовый телефон, у Насти какую-то мелочь из карманов. Пригрозив нам скорой расправой, возглавляемая блондином компания покинула нас. Мы приготовились к самому худшему. Вскоре в замке повернулся ключ и в комнату гуськом вошли человек шесть из свиты императора, затем он сам, потом адвокат с сыновьями и замыкал шествие худощавый высокий субъект. При виде столь внушительной процессии наши с Настей души скользнули в пятки. Мы медленно поднялись с гимнастической скамейки. Император в этот раз был в спортивном костюме и кроссовках. Без цивильного костюма и вне антуража дворца смотрелся он прозаично и ничем не выделялся среди окружавший его людей. Самый заурядный бандит. Вместе с ореолом величия он утратил умение владеть собой и хорошие манеры. С перекошенным от злобы лицом Владимир Андреевич подскочил ко мне и рявкнул: