Шарль Эксбрайя - Оле!… Тореро!

Мы шли по берегу реки, где когда-то играли еще детьми. Шли рядом и молчали. Она решилась первая:

– Эстебанито… Луис говорил с тобой?

– Да.

– Тебе плохо?

Я постарался ответить как можно естественней:

– Немного.

Я заметил удивление. Безусловно она ожидала, что я стану выражать свое возмущение куда более громко. Разочарованно она спросила:

– Только немного?

– Ты его любишь?

– Да.

– Ты хочешь прожить жизнь с ним?

– Да.

– Что же ты надеешься от меня услышать?

Она была в растерянности и ничего не понимала.

– Но Эстебанито… Я думала, что ты любишь меня?

– Детское чувство, которое мы, как теперь стало понятно, слишком серьезно восприняли. А если говорить честно, то для меня нет на свете ничего важнее, чем коррида… Не беспокойся и выходи замуж за Луиса. Мы же с тобой останемся, как и прежде, братом и сестрой.

Для меня никогда не было боя труднее того, что я вел с самим с собой на церемонии бракосочетания женщины, которую я любил больше всего на свете. С этого дня я перестал интересоваться чем бы то ни было и даже потерял желание выступать на арене. Газеты сначала говорили о временной потери формы, потом их тон изменился, и они пришли к неутешительному выводу: я больше не был тем, кем был прежде… и уже никогда не стану тем, кем обещал стать. Луиса посвятили в матадоры без меня. Во время церемонии я стоял в каллехоне [7] Пространство за барьером вокруг арены. : на этот раз слезы были уже на моих глазах. Получив мулету [8] Пестрая ткань. и шпагу из рук Ортеги, Луис подошел и обнял меня под аплодисменты публики, которая меня еще помнила. В тот день Луис выступил успешно, но все-же я снова заметил дрожь в его ногах. Как и прежде, он боялся быков. По Консепсьон было видно, что она тоже боялась. Мне вспомнилось, как она была спокойна во время моих выступлений. Потому ли, что любила меньше, или просто была полностью уверена во мне?

Понемногу я стал прекращать свои выступления, и уже вскоре все обо мне позабыли. В это же время звезда Луиса Вальдереса становилась все ярче. Его грациозность, элегантность, мягкость и блестящая его фаэна [9] Работа тореро с плащом. принесли ему прозвище "Очарователь из Валенсии". Как-то вечером я ужинал у него. Луис с Консепсьон были обладателями прекрасного дома в пригороде Санта-Крус, дома, полного солнца и покоя, тишину которого нарушало лишь журчание воды в фонтане да пение птиц, клетки которых висели среди листьев. Это великолепие было достойно счастливых хозяина с хозяйкой. В тот вечер я объявил о своем решении оставить выступления. После достаточно долгого молчания, заполненного тем, что Консепсьон разливала кофе, Луис спросил:

– Чем ты займешься?

– Я еще не знаю.

– Ты не сможешь прожить без корриды…

– Знаешь, Луис, нам часто кажется, что мы не сможем прожить без того или без этого, но потом все же живем…

– Слушай, мне очень нужно, чтобы рядом со мной на арене был человек, которому бы я полностью доверял. Эстебан, ты смог бы стать моим "человеком доверия" [10] Человек доверия - менеджер, тренер и т.п. ?

Причина моего согласия была все та же: я не мог расстаться с Консепсьон, которую так долго любил…

Для работ по дому Консепсьон наняла прислугу - старую Кармен Кахибон, вдову пикадора. Однажды утром я пришел без предупреждения и нечаянно стал свидетелем их ссоры. Смутившись, я не решился выдать свое присутствие. Кроме того, мне было неприятно слышать глупые обвинения хозяйки, которые хоть и не сильно, но все-же портили образ той Консепсьон, которая навсегда осталась во мне. Не знаю, чем провинилась старая Кахибон, но Консепсьон решила ее уволить.

– Хорошо,- сказала вдова, - я уйду, но поверьте, сеньора, что в Триану я вернусь с поднятою головой!

Каким-то двойным смыслом это замечание особо задело Консепсьон, и она стала задираться, как девчонка:

– И я тоже!

– Вы? Вот уж никогда!

– Почему?

– Потому что там вам никогда не простят того, что вы погубили самого великого матадора, когда-нибудь родившегося в Триане!

Удар был неожиданным, и Консепсьон потеряла весь свой напор.

– Вы говорите чушь! Я никогда и никого не губила!

– Не губили? А Рохиллья? Эстебан Рохиллья, которому вы, и это знали все, давали слово? Каким он стал с того дня, как вы предали его ради этой куклы из Валенсии?

– Уходите!

– Конечно же, я уйду. И не нужно становиться в позу величия, ведь я служила у вашего отца еще до вашего рождения. Кстати, ваш отец тоже не может простить вам того, что вы сделали с Эстебаном.