Росс МакДональд - Три дороги

Ему впервые пришло в голову, что, возможно, она что-то подозревала. После того случая они провели вместе еще почти две недели, но не стали любовниками. Он винил в этом свою неопытность и отчаянную застенчивость, но, может быть, это зависело и от Паулы, которая потихоньку отдалилась от него. Когда он предложил ей пожениться, она предпочла подождать, сказав, что видела слишком много торопливых свадеб во время войны. Конечно, ей хочется стать его женой, но лучше подождать и действовать наверняка. Когда его корабль получил приказ выйти в море и опять направился на запад, они не устроили даже формальной помолвки.

Несмотря на это, она оставалась ему верной, как жена, хотя в течение года их связывала только тоненькая бумажная цепочка писем. Она ему писала каждый день, изливая душу на бумаге, стараясь показать, как сильно его любит. Его внутренняя жизнь питалась этими письмами, как питается ребенок в утробе матери. Каждый день по письму, тридцать писем в месяц.

Иногда, когда они неделями были в открытом океане, он целый месяц ничего не знал, а потом сразу собирал богатый урожай в тридцать писем. Число ее писем превысило три сотни, когда корабль получил приказ вернуться на западный берег США, чтобы взять на борт партию самолетов.

Правила секретности не позволили ему сообщить ей об этом заранее, а у него было слишком развито чувство долга, чтобы обойти инструкцию. Поэтому она и не могла предположить, что он возвращается. Его звонок из Аламеды стал для нее полной неожиданностью. Она отозвалась на его голос недоверчивым смехом, чудо: они оказались опять на одном континенте. Он позвонил ей примерно в двенадцать часов дня, в два сел на самолет в Бюрбэнке, а в начале пятого встретился с ней в аэропорту Сан-Франциско.

Когда он увидел высокую фигуру Паулы - она спускалась по трапу из салона самолета, - его охватила волна гордости, что она принадлежит ему, но это чувство быстро поглотил страх, что у него нет на нее никаких прав. Во всем ее облике, от изящных ножек до шляпки, кокетливо сидящей на блестящих волосах, сквозила гордая осанка и элегантность. Ее движения были загадочны: она была представительницей мира женщин, который находился вне пределов его досягаемости. Брет смотрел на нее через призму времени, как на насекомое в капле янтаря.

Затем она показалась у выхода для авиапассажиров, торопясь, временами припускаясь бежать. Между их телами исчезло расстояние и время. Он позабыл о своих сомнениях и страхах, забыл обо всем, лишь всем существом ощущал, что она с ним.

- Как хорошо опять быть дома! - И это все, что он придумал сказать ей, прижавшись лицом к ее щеке.

А она смогла ответить только:

- Да.

Они отметили его возвращение традиционно: выпили в баре "Том Марк", пообедали в ресторане "Омар Хайям". Они говорили о жизни на кораблях, которая была ей незнакома, о деятельности киностудий, которая в основном была неизвестна ему, о жизни любящих в разлуке, которую они очень хорошо знали оба. Но постепенно он утратил способность отвечать на стремление Паулы к интимности. Брет испытывал острое смущение из-за ее явной гордости по поводу его повышения в звании и новых знаков отличия.

По мере того как проходили часы, те самые часы, которые Брет мысленно пересчитывал в последние пять бессонных ночей после выхода из Перл-Харбора, его напряженность внутри его возросла до такой степени, что стала нестерпимой. Паула чувствовала, что с ним происходит, и старалась успокоить его. Но после ссоры за ужином ее доброжелательность, казалось, натолкнулась на что-то, что она не могла переступить. Они оба основательно выпили, и полуночная прогулка на такси в Окленд, которую предложила она, поскольку никогда не ездила по этому мосту через залив, вылилась в пьяное бегство от неминуемой реальности. Еще не прошло и двенадцати часов, а они поняли, что их золотые часы проносятся мимо.

Окончательная потеря, самая крупная взятка пустоты, пришла с горьким окончанием проведенного вместе вечера. Ей удалось снять квартиру в одной из семейных гостиниц в районе Ноб-Хилл на три дня, которые они хотели провести вместе, и она пригласила его туда на последнюю рюмку. Из окна он мог смотреть на залитый огнями город, как с самолета. Вниз, к порту, сбегали улицы с неоновыми вывесками. В темном порту неустанно сновали паромы и маленькие суденышки-такси, а огромная арка моста нависала над ними, как светящаяся цепь из фонарей. Алкоголь слегка туманил его взгляд, и весь город шевелился, как ослепительная армада при легком ветре. Он подумал, что расположенный таким образом флот было бы легко разбомбить. И город тоже. Небольшая бомбежка в нужных местах пошла бы на пользу Фриско. Господи, его голова гудела! Чаще всего алкоголь нагонял на него меланхолию, а иногда приводил в бешенство. А на поведении Паулы алкоголь заметно не сказывался, лишь обострялись ее рефлексы.