Майкл Коннелли - Страшила

Сейчас мне следовало сосредоточиться на дописывании репортажа об аресте подозреваемого по делу о заказном убийстве, которое раскручивал отдел по расследованию убийств полицейского управления Лос-Анджелеса. После этого я мог с чистой совестью оставить новостной зал и отправиться в ближайший бар, дабы выпить по поводу завершения своей карьеры журналиста крупного печатного издания. Ничего другого мне просто не оставалось. В данный момент на рынке не существовало ни одной газеты, которая согласилась бы взять в свой штат криминального репортера с возрастом за сорок. Особенно при переизбытке дешевой рабочей силы в лице алчущих работы выпускников факультетов журналистики вроде Анджелы Кук. Все они изучили новейшие технологии в сфере средств массовой информации и были готовы вкалывать буквально за гроши. Если разобраться, я был своего рода мамонтом, и мое время подходило к концу, как подходили к концу времена классических газет, печатавшихся типографской краской на специальной газетной бумаге. Сейчас обозначился уклон в сторону Интернета, онлайн-репортажей и блогов, снабженных к тому же телевизионными роликами с места событий. Телефоны же криминальные репортеры теперь чаще использовали для отсылки сообщений и фотографирования, нежели для переговоров со свидетелями и информаторами. Так что утренние газеты теперь можно с полным на то основанием назвать «Дневные размышления о случившемся», ибо все события, происходившие ночью, почти мгновенно отображались и фиксировались на сайтах Интернета.

У меня в наушниках послышался зуммер телефона, и я уже подумал, что звонит моя бывшая жена из вашингтонского новостного бюро, прослышав о сокращениях в нашей редакции. Однако на дисплее вместо ее номера высветились два слова: «Бархатный гроб». Должен признать, что я испытал некоторое потрясение, так как Лэрри при всем старании не мог еще донести известие о моем увольнении до широкой общественности. Хотя разговаривать с новым абонентом мне и не улыбалось, я тем не менее снял трубку. Разумеется, звонил Дон Гудвин, назначивший сам себя летописцем и хроникером всего того, что происходило в последнее время в «Лос-Анджелес таймс».

— Только что узнал, — сказал он.

— Когда?

— Говорю же: только что.

— Как? Я сам узнал об этом меньше пяти минут назад.

— Брось, Джек. Ты же понимаешь, что я не могу раскрывать свои источники. Считай, что в зале новостей у меня повсюду установлена прослушка. Ты едва успел выйти из офиса Крамера, а я уже знал о том, что ты попал в «тридцатый лист».

«Тридцатым листом» Дон называл список журналистов, уволенных из газеты с того времени, когда она начала клониться к упадку. Возможно, потому, что на сленге журналистов слово «тридцать» означало «конец истории». Гудвин и сам попал в этот лист. В свое время он тоже работал в «Лос-Анджелес таймс» и даже весьма успешно продвигался по служебной лестнице, но потом издание сменило владельца, что принесло изменения и в финансовую политику. Когда Гудвин отказался работать больше и интенсивнее с меньшим числом сотрудников, ему намекнули, что стоит подумать о другой работе. В те времена неугодным сотрудникам, соглашавшимся без лишнего шума уйти из газеты, еще предлагали неплохие отступные. Потом, когда владевшая «Лос-Анджелес таймс» корпорация попросила включить ее в федеральную программу защиты от банкротства, перестали.

Короче говоря, вовремя подсуетившийся Гудвин получил свои отступные и открыл небольшое электронное издательство с собственным сайтом, где вел блог, повествуя во всех подробностях о внутренней жизни «Лос-Анджелес таймс». Свой сайт он назвал «бархатный гроб.com» — это мрачноватое название апеллировало к временам расцвета газеты, когда работать в ней было столь комфортно, что однажды попавший в нее человек соглашался оставаться в команде до конца своих дней. Однако в связи с постоянными сменами владельцев, идеологии, финансовыми неурядицами и сокращениями штата газета все больше начинала напоминать простой сосновый ящик, куда, по мнению Гудвина, ей и предстояло сыграть в самое ближайшее время. Именно об этом — то есть о неизбежном падении могущественного некогда издания — Гудвин и писал в своем блоге, отслеживая каждый шаг, ведший в этом направлении.

Его блог обновлялся чуть ли не каждый день, и сотрудники, хотя и тайно, с энтузиазмом читали и обсуждали его. Сомневаюсь, однако, что за пределами массивных, как у бомбоубежища, стен «Лос-Анджелес таймс» все это хоть кого-нибудь интересовало, поскольку и без блога было понятно, что эта газета, так же как и классическая журналистика в целом, катится в тартарары, и это давно уже никакая не новость. Даже хранимая Богом старейшая «Нью-Йорк таймс» ощущала значительные неудобства из-за того, что общество все чаще обращалось к Интернету за новостями и рекламой. Так что писания Гудвина по большому счету представляли для меня лишь бесконечный рассказ о том, как распределялись и перераспределялись места на палубе «Титаника».