Ольга Лаврова - Отдельное требование

Механически подвинул протокол Коврову, пометил ногтем, где расписаться.

Он не успел еще ни обрадоваться, ни вспомнить о проклятой единице, которая теперь бог знает сколько времени будет торчать в своей графе Ковров поднялся и, размашисто ставя костыль, заскакал к выходу. В дверях обернулся, взгляд его задержался на Савелове.

— До скорого свидания, — обещающе произнес он. — Послезавтра выписываюсь!

И внезапно за внешне нейтральными, лишь в интонации содержащими намек на угрозу словами Стрепетов явственно услышал: «Ну, я тебя, гада! Дай только добраться!» И всплыли не то чтобы забытые, но заслоненные другими фразы: «Каждому овощу...», «Придется искать самому».

«Ах, сволочь!»

Закон ему был не нужен. Он желал расправиться с парнем по-своему.

Удаляясь, звучал в коридоре костыль.

«Я буду в райотделе до девяти», — сказал он Савелову на прощание. И это было все. Последний шанс, который он мог ему дать. Сегодня Савелов еще мог принести пистолет сам. Это была бы явка с повинной. Завтра уже Стрепетов должен будет его изобличать. А как предотвратить то, что может последовать после выписки Коврова?

Четверть девятого. Время то тянется убийственно, то вдруг — стоит о нем забыть — делает резкий скачок.

«Время... В сущности, что оно такое? Плетется, катится, летит», — говорим мы. Приделываем времени то колеса, то крылья... Все субъективно. Минута, что тянется сейчас для меня, незаметно мелькает для другого. А стрелки везде ползут одинаково. Их двигает не время, их двигают хитрые механизмы. Они отсекают от времени условные кусочки. Нет, в самом деле, мы ничего не знаем о времени. Звук слышишь, пространство в какой-то части можешь охватить глазом. А как мы воспринимаем время? Чем? Нет никакого органа в человеческом теле. Единственное известное нам свойство его — никогда не возвращаться. И еще — что оно растягивается при высоких скоростях. Теоретически...»

Половина.

«Если Савелов не придет сегодня, он не придет и завтра. А послезавтра... Ну что я могу сделать? Только сидеть и ждать, пока секундная стрелка пробежит тридцать кругов.

Древние когда-то придумали образ — парки, прядущие нить. Нить человеческой жизни. А эта маленькая стрелочка словно мотает клубок. Еще виток, еще... Потом две большие стрелки сойдутся, как ножницы, и перережут ниточку. И уже не связать...»

Без двадцати шести.

В коридоре шаги, и хлопнула дверь — Нефедов у себя. Может, пойти послушать развлекательную историю?

«Господи, какое бесчисленное множество часов тикает на земле, а время все равно неуловимо!»

Без двадцати.

«Где сейчас Савелов? Что делает, что думает, черт его дери! Буду сидеть на месте. Почему-то кажется, что так надежнее».

Без восемнадцати.

«С чего я взял, что он вообще придет? Еще восемнадцать минут. А послезавтра... или через неделю... Никогда себе не прощу, если...»

Стук!

«Не радуйся, дурак, не обольщайся, это только Нефедов. Пришел звать на чаек».

— Войдите.

Волна глубокого, опустошающего облегчения. Из правого кармана Савелов вынул пистолет, из левого — обойму.

— Садись.

Они сидели друг против друга, на столе лежал пистолет. Стрепетов легонько провел пальцем по стволу. «Вальтер» 38-го года.

— Отцовский?

— Отцовский.

В обойме не хватает одного патрона. Что ему там не лежалось? Пулю найдут ребята, когда стает снег. Или машина со смешными загребущими лапами отправит ее в самосвал. От нее осталась только гильза. Крошечный закопченный стаканчик. И метка на ноге Коврова.

— Я знал, что придешь.

— Мог и не прийти!

— Для меня это много значит.

— Еще бы! Пистолета вы не нашли, тот, в больнице...

— Потерпевший.

— Да, потерпевший, — он отказался. Вам бы меня ни в жизнь не поймать!

— Ты не понял. Но ладно, речь не обо мне... Как же это тебя угораздило?

— Думаете, я их трогал? Думаете, хотел? Они меня били, они мне в лицо плевали, руки выкручивали! У меня и в мыслях ничего не было! Я от девушки шел, настроение ненормальное. Знаете, почему они ко мне привязались? Точно говорю — зло их взяло, что я счастливый... Это у меня, наверно, на лице было написано. Вот и захотелось в душу нагадить! Хотите верьте, хотите нет...

Они стоят покуривают. «Обожди, — говорят, — малый. Есть вопрос».

Я в простоте душевной остановился.

«С милой гулял?»

Заржали.

— А часы не потерял? Ну-ка давай сюда, да поживее. Еще что есть?

И рукой в карманы. Я очумел. «Да вы что, — говорю, — ребята?»