Жан-Мишель Риу - Свидание у Сциллы

В холле я чувствовал, что у меня нет сил. Мысли проносились в голове гораздо быстрее, чем ступени под ногами. Надо действовать по порядку. Сначала познакомиться с книгой Я закрыл дверь, сел за рабочий стол и на читать.

В предисловии Марсель Мессин объяснял, что книга написана на основе его личных воспоминаний. Начало повествования было в духе «Исповеди» Жан-Жака Руссо: он взялся написать о своей жизни. Заманчиво. Увы, я был разочарован: в отличие от своего блестящего предшественника Мессин не позволил себе никаких откровений. Он не затронул ни души, ни тела. Он никого не просил заранее извинить ему ошибки, которые совершит позднее. «Прежде, чем забыть» оказалась обычным последовательным рассказом о жизни двадцатилетнего человека, знакомого с войной, оккупацией, участниками Сопротивления. Мессин извинялся за стиль записных книжек, которые вел день за днем, и ничего не хотел исправлять в ущерб правде. «Прежде, чем забыть» преследует только одну цель: отдать дань памяти друзей, соратников, родных, исчезнувших в эпоху, которую автор желал «забыть навсегда, никогда не забывая». Предисловие заканчивалось на этой пафосной ноте. Остальное казалось мне пустой болтовней.

Марсель Мессин был прав, избегая критики. Стиль самого крупного послевоенного издателя не отличался выразительностью. То тут, то там мелькали цитаты (из Сен-Симона особенно часто) и афоризмы о жизни, любви и дружбе. Иногда он позволял себе александрийские стихи, которые разделял апострофами и цезурами. Эти бедные рифмы воскрешали ностальгические воспоминания о Париже под дождем, о героизме людей, о красивых крестьянках наших гордых деревень. Внезапно Мессин начинал разговор с самим собой о тоске, охватившей его ночью, когда он сменял караул у партизан, охраняя своих товарищей — забытых и похороненных. Это напоминало мне Гракхов и римских легионеров. Копия ничего не стоила и вдобавок была пошлой. Для своих воспоминаний Мессин выбрал форму бортового журнала. Достаточно беглого взгляда, чтобы узнать этот избитый прием и ритм отрывного календаря. Страница равнялась дню, но часто хватало и нескольких строк. Начинал Мессин с описания зари, заканчивал описанием ночи. Руссо был бы доволен, он ему не конкурент.

Я сразу решил, что тайна скрыта в воспоминаниях Мессина. Но где? Я снова открыл книгу на странице с загнутым Клаусом углом. «Твоя тайна здесь». Здесь? Это 12 сентября 1943 года? Я перечитал страницу несколько раз. Мессии рассказывал о своем приезде к партизанам на востоке. Погода была хорошая, жаркая, он устроился в маленьком каменном домике, грелся на солнце вместе с двумя молодым людьми — Пьером и Симоном. Они играли в карты. В шесть вечера другой партизан передал приказ на ночь: Марсель, Пьер и Симон стоят в карауле. Очередь Марселя заканчивалась в три часа утра. Конец рассказа. Полный тупик.

«Твоя тайна здесь», — писал Клаус. На этой странице? В карточной игре? В голубом небе? В очереди караула? В домике из камня? В партизане, имя которого Мессин не назвал? А эти Симон и Пьер, кто они такие?

Надо взвесить каждое слово и проявить пристальное внимание, чтобы обнаружить тайну. Сосредоточив внимание на этой странице, я открыл бы тайну гораздо меньше. Если бы я так не нервничал, то ничтожный факт не ускользнул бы от меня, но я отложил книгу. Меня так измотала бессонная ночь. Я звал тебя, Клаус, выкрикивая твое имя, злясь на тебя за то, что ты покинул меня на середине пути. Я проклинал твой предсмертный звонок, исковеркавший мою жизнь. Мертвый или живой, ты все равно вошел в мой роман, ты забросал меня своими идеями, не спрашивая моего согласия, ты маневрировал по своему вкусу, не сказав, во что втягиваешь. Я оплакивал твою смерть, считая себя виноватым. Потом убедил себя снова взяться за книгу. В глубине души я знал, что ничего без тебя не могу.

В десять часов зазвонил телефон. Посыпались новости. Знакомые, сплетники, консьержи, близкие, дальние друзья, недруги — все хотели сообщить мне то, что я уже знал. В голосах преобладало возбуждение. Какая новость! Некоторые знали об угрозах, которые предшествовали убийству Клауса. В этом чувствовалась рука Калин Семье. Журналистка вела расследование, звоня всем подряд. Изо всех сил выискивая информацию, она же и создавала ее. Все считали, что в угрозах таится мотив преступления. Каждый имел свой источник сведений, но основным была Семье. «Она знает, что…». Семье посеяла смятение, неразбериху. Угрозы? Какая история! О беде больше не говорили. С Хентцем надо подождать. От скандала распространялся трупный запах. Пошли домыслы. Свидания назначали на похоронах. Специально собирались, чтобы поговорить о них. Кстати, когда они? Матиас, ты знаешь?