Иван Мотринец - Красиво жить не запретишь

Жукровский, конечно, оборвал разговор. Подумать, сейчас нужно крепко подумать. Ситуация изменилась слишком серьезно. Теперь, безусловно, милиция зашевелится. И, если только убийца не оставил в квартире Черноусовой визитной карточки, расследование пойдет простейшей схемой: дважды два — четыре. Жукровский скрылся — Жукровский виновен. Отвалила судьба презент, наказала профессоршу. Только, одним концом по барыне, другим — по мужику. Спокойно! Сейчас к Зине. Авось! Дальше — по обстоятельствам.

Сестра обрадовалась:

— Вячеслав! Сто лет не виделись! Ну, красавец-мужчина! А почему без телеграммы? Сейчас напою тебя кофе по-турецки, а пир позже закатим!

— Я, Зинок, на день-два.

— Отдохни, руки вымой, я — по-быстрому.

И Зина скрылась в спальне. Молодец сестричка. Мужчина в дом — женщина обязана выглядеть привлекательно. Огляделся. Не похоже, что в квартире живет мужик. Одна сестренка. Профессия, квартира, интеллигентная, главное, без комплексов баба — что за мужик пошел!

Благоухающая «Черной магией», стройная, улыбающаяся Зина поставила на журнальный столик кофейные чашки, сыр, печенье. Внесла кофейник, села.

— Рассказывай.

А сама уже подхватилась, вынула из серванта приземистый бутылец виньяка. «Да, одна-две рюмки в стрессовой ситуации — лучшая неотложная помощь», — подумал Жукровский, откупоривая бутылку.

— Хорошо живешь, Зинуля.

— Бывает хуже, да редко, — смуглое, топкое лицо сестры погрустнело. Ну, тюлень! На любимый мозоль наступил. Собраться! Быть таким, каким Зина привыкла видеть брата. Как советский классик писал? Самое дорогое у человека — это жизнь.

Посидели по-родственному, у Зины доброе сердце. Еще не вечер, теперь, когда опасность реальна, он уже не рассиропится, как в Одессе.

— Зинок, я одну глупость содеял…

— По-моему, ты уже в детском саду не мог допустить глупости.

— Увы! Мало тебе забот — я на голову…

— Ты брат, замечательно, что приехал. Так в чем дело?

— Дело простое, но… Понимаешь, мне должны выслать денежный перевод, довольно крупный. Я дал твой адрес. И на твое имя, разумеется. Я ведь из командировки в командировку, не заезжая домой.

— Всего-то? Когда сходим на почту, завтра?

— А сегодня не успеем? Завтра мне могут понадобиться деньги, да и тебе на службу.

— Хорошо подожди.

Жукровский был не совсем точен, ибо Зининого адреса Черноусовой он, разумеется, не давал. Но так как Зина жила в центре, перевод, отправленный на ее имя на главпочтамт, до востребования, с натяжкой можно было определить, как «на твой адрес». По дороге он, между анекдотами, мимоходом, проинструктировал сестру, что от нее требуется. Отреагировала Зина только на имя обратного адресата:

— Почему это некая женщина посылает тебе деньги? Ты расстался с Ириной?

— Бог с тобой! Это имя главбуха издательства, я после тебе все объясню.

Жукровский считал себя сильным человеком и таковым в эти минуты ощущал себя. Ничего от одесской неопределенности не осталось. Взвешенность. Осмотрительность. Хладнокровие. Отступать сейчас некуда. Прорвется. Были бы деньги. Должны быть. Хорошо, догадался сразу же получить переведенную в Одессу сумму. В районной Беляевской сберкассе, под боком Одессы-мамы, будут целее.

Незаметно для Зины проверил, нет ли хвоста. Не было. Он — в образе отрицательного героя детектива. Странно, но факт. Или все-таки в нем признаки «хорологической личности»? «Хора» — по-гречески — место. «Им овладело беспокойство — как там дальше? — охота или желание «к перемене мест».

Зина одна подошла к почтовому окошку. Жукровский расслышал ее вопрос:

— Посмотрите, пожалуйста, есть ли перевод на мое имя?

Что-то еще сказала. Что там за допрос? Успеет ли он уйти? Слава Богу, у Зины, в руках извещение, заполняет его. Вернулась к окошку. Вновь какая-то заминка. Наконец! Сколько же ей выдали пачек? Деньги в сумке. Терпение. Сияющая Зина подошла к нему:

— Богатый ты человек. Семь тысяч!

Пожадничала старуха, знала б, что для государства старается. С другой стороны, и эта сумма привлекла внимание почтовой девицы. «Заседание продолжается», — как выражался Ося Бендер.

— Домой?

— Купим по дороге хорошему человеку цветы, что-то на ужин. Зинуля, а мужики-то поглядывают.

— Балалаечник ты! Лучше расскажи, как там в институте студентки на тебя поглядывают. Помнишь, когда-то учил меня, как обаять вашего брата. А я все недоучка. В двадцать лет мужа нет — и не будет.

— Дуры-бабы, даже такие умницы, как моя сестра! Замужество для вас, при нашем-то быте, — рабство. На равных в эту игру не играют. Вам же, интеллектуалкам, подай только умного мужика, чтобы показать его не стыдно. Заимела такого паши! Один и тот же поэт написал и «Жди меня и я вернусь…» и — «Все романы обычно на свадьбах кончают недаром». Заметь, сочинил первое в войну, второе — в мирное время. Лучшая жена для мужика — та, что относится к нему по-матерински.