Анна Малышева - Разбитые маски

– Мне ведь некому рассказать, никто не поверит! Один раз я попробовала пожаловаться бабушке, а та сказала, что я дрянь, потому что так ужасно отношусь к маме. Что мама страдалица, ей попался плохой муж и все ее несчастья из-за этого. Бабушка считает, что мама этого не заслужила… Она говорит, что у мамы два высших образования, и поэтому того, что я говорю, просто не может быть! – Девочка раздраженно пожала плечами:

– А что толку от этих высших образований? Она все равно ругается и даже дерется. При чем тут дипломы? Даже если бы их было пять…

Таня горестно поведала о своих тоскливых днях рождения – за всю жизнь у нее не было собственных гостей, мать приглашала только родственников, потому что считала, что дети все испортят и перепачкают. В доме поддерживался идеальный порядок, но радости от этого было мало.

– Как в тюрьме или в больнице, – говорила девочка. – Если кто-то уронит на пол бумажку, начинается скандал. Она всегда говорила, что мы с папой грязнули, что мы делаем все, чтобы ее замучить и свести в могилу. Скажет тоже! У нас знаете сколько пылесосов? Три! Она все покупает, покупает вещи, будто не может остановиться! – Таня горестно всхлипнула:

– В холодильнике продуктов навалом, а когда раз в год приходят гости, она тут же старается сэкономить, заглядывает всем в тарелки, а потом ругается, что ее ввели в большой расход. И все у нее или дураки, или сволочи. Постоянно говорит, что упала общественная мораль…

Ольга подняла брови.

– На себя бы посмотрела! – возмущенно воскликнула девочка. – Она думает, мораль – это когда нудишь над ухом, все на свете запрещаешь и не пользуешься косметикой! Вот тогда ты правильная, тогда тебе все можно! Ненавижу ее!

– Но тебе все равно придется туда вернуться, – сказала Ольга, когда бесконечный поток жалоб иссяк. – Ты можешь говорить что угодно, но если она захочет тебя вернуть домой, никто ей не помешает. Особенно я. Я тебе никто!

Девочка покачала головой и сказала, что жить с матерью ей больше никогда не придется. Она так решила и все для этого сделает.

– Лучше что угодно, чем это. И у меня получится. Вы все еще узнаете, что я была права!

Ирина выглядела подавленной, а ее адвокат – недовольным. Он сидел рядом с ней и то и дело посматривал на массивные, дорогие часы. В разговор не вмешивался, комментариев не делал. Казалось, он явился только потому, что нанимательница оплатила потраченное время. Женщина поглядывала на него то с недоверием, то с мольбой, но тот так и не проявил рвения за все время, пока она сражалась сразу с двумя следователями.

Сперва Самохин держался скромно, коротко поздоровался, сел в углу и не задавал вопросов. Но Ирина сама обратилась к нему:

– Когда мне вернут деньги и браслет? Вообще, когда все это кончится?! Вы отрываете меня от работы, от семьи, я теряю с вами время, а результатов не видно!

Самохин заверил ее, что следствие идет полным ходом. Просто пока маловато данных. Они собирают информацию.

Ирина поджала губы:

– Вы будете это говорить без конца! Чего вы ждете? Какие еще данные нужны, чтобы посадить Русакова?! Вы же нашли у него краденые вещи!

– Дело в том, что у него имеется алиби на момент ограбления вашей квартиры, – все так же вежливо и спокойно пояснил Самохин. – И с этим приходится считаться!

– Он мог действовать через подставных лиц! Например, Ольга…

– У нее тоже есть алиби.

Ирина заерзала на стуле, резко повернулась к адвокату, явно ожидая его поддержки. Тот скучающе перелистывал записную книжку. Казалось, он думает о чем-то другом.

– Может, алиби фальшивое, – попыталась она настоять на своем, но следователь ее огорчил. Узнав, что непричастность Ольги к ограблению могут доказать чуть не десять человек кряду – неподкупные работники ресторана «Аквариум», Ирина была разочарована. – Тогда ищите кого-нибудь еще, – недовольно сказала она. – Почему меня опять вызывают?

– У нас есть еще кое-какие вопросы, – успокаивал ее Самохин. – Чисто формальные. Я ведь говорю: дело находится на этапе сбора информации. В частности, нам хотелось бы знать, где именно вы сами провели тот час, пока ваша дочь дожидалась приема у зубного врача и была у него в кабинете?

Женщина откинулась на спинку стула. Смотреть на нее было и странно, и страшно – лицо вытянулось, глаза забегали и, вдруг по-кошачьи сузившись, остановились.

– А именно, – уточнил Самохин, – с половины двенадцатого до часа дня?

– Что вы имеете в виду? – процедила Ирина. Она отрывисто поправила воротничок блузки, взглянула на адвоката… Безуспешно, тот даже не повернул головы. – Я сидела с дочерью в приемной. Ну может, немного прошлась по магазинам.