Андрей Константинов - Дело о похищенных младенцах

Я замерла, не веря в удачу: кажется, главный свидетель Пулеева посыпался, ненавязчиво подтвердив диагноз Дятлова в отношении себя.

— Илья, я слышала, у тебя проблемы с армией, — осторожно начала я, — забрать, говорят, хотят…

— Да кто же меня заберет… В военкомате давно на меня насрали.

— Зачем же тебе справка понадобилась от Дятлова?

Наркоман насторожился:

— Ты почем знаешь? Ленка этого знать не могла…

— Правильно. Привет тебе от Пулеева. Он просил передать, чтоб ты не особо на Искровском не светился — дело-то серьезное.

— У него че, крыша поехала? Я там уже год не появляюсь, я на другой базе тусуюсь. Видимо, померещилось.

— Может, и померещилось. Но ты давай осторожнее.

Под осуждающие взгляды старушек я, крайне довольная свой хитростью, выплыла на улицу. Классно я раскусила пулеевский замысел: подсунуть Дятлову настоящего педика с Искровского проспекта. Дятлов, естественно ставит ему диагноз «гомосексуализм», а затем Пулеев заставляет этого педика заявить, что он никакой не педик, а гетеросексуал. которого Дятлов за взятку объявил голубым.

На радостях я сделала круг почета и заехала к Дятлову поделиться открытием. Но рассказать о кознях Пулеева не удалось — доктор был на каком-то семинаре, о чем мне с удовольствием ядовито сообщила секретарша. Ну стерва!

Боевой настрой, порожденный плановой победой на очередном этапе дела Дятлова, сохранился до самого дома.

Посещение рынка лишь обострило это состояние. Я так стремительно влетела в лифт, что едва не искалечила рвавшегося проехать со мной невысокого бедно одетого паренька в шапке не по сезону. Парень несколько секунд потрепыхался между дверьми лифта, пока не решил дождаться следующей возможности уехать. Выплюнутый лифтом, он едва не рухнул. И что было так сюда рваться — это же не автобус? Кстати, где-то я уже видела эту дурацкую шапочку…

Дома опять были только кошки. Может, еще кого-нибудь завести, хомячка, что ли?

Кусты за окном около моего стола расползлись зеленью. Полвесны торчали голые, костлявые, никоим образом не давая понять, что они собираются покрываться листьями, а тут — три дня тепла — и расползлись. Обидно. Не для того столько этой весны ждали, чтоб она так быстро пришла. Теперь и не заметишь, как лето придет. А я лето не люблю. Мне весна больше нравится.

Весна, похоже, многим нравится. Это подтвердила и странная находка, обнаруженная сегодня утром в Агентстве.

Придя пораньше на работу, Спозаранник нашел у себя под столом бэушный презерватив. Событие получило неожиданный резонанс: Обнорский решил провести внутреннее расследование и вычислить злоумышленника, использовавшего стол Спозаранника не по инструкции. Приходящих на работу сотрудников встречало висящее над столом вахтера объявление: «Всем работникам Агентства явиться для дачи показаний по поводу событий минувшей ночи в кабинет номер 13. Кроме Железняк и Спозаранника. Обнорский». И поскольку события минувшей ночи у всех были разные, многим стало не по себе. Кроме Железняк и Спозаранника, поскольку Железняк была вне подозрений по состоянию здоровья, а Спозаранник — в силу твердости моральных устоев. Впрочем, такая дискриминация обоим пришлась не по душе.

Пока большая часть Агентства взволнованно курила в коридоре и пылко обсуждала возможного нарушителя, Спозаранник каждые пять минут подходил к объявлению и задумчиво смотрел на надпись: что-то ему в ней не нравилось.

Через полчаса колебаний он зашел в кабинет Обнорского и испросил позволения вычеркнуть его из «группы лиц, находящихся вне подозрений». Он заявил, что не хочет пользоваться привилегиями, которые он заслужил благодаря некоторым чертам характера, и готов отвечать вместе со всем коллективом. Обнорский подумал и разрешил, после чего Спозаранник собственноручно вычеркнул свою фамилию из объявления и подошел к собравшимся в коридоре.

— Кто последний на дачу показаний? — спросил он довольным голосом.

Тут возмутилась я. Почему Обнорский думает, что я не могла воспользоваться презервативом? Модестов мог, а я не могла! Очень даже могла — я ведь не инвалид. Я тоже попросила вычеркнуть свою фамилию и начать считать меня подозреваемой. Фамилию вычеркнули, и я встала в очередь.

С алиби почти у всех собравшихся были проблемы. Никак не могли подтвердить свое отсутствие в кабинете Спозаранника прошедшей ночью Агеева, Завгородняя, Каширин, Соболин, Модестов и, соответственно, я. Хуже всего положение было у Соболина, который до сих пор не появился на работе и поэтому ничего в свое оправдание сказать не мог. Модестов тоже которую ночь отсутствовал дома, ссылаясь на церковные дела.