Андрей Константинов - Дело о прокурорше в постели

Бек облобызался со встречающими, представил меня «звезду криминального репортажа». Угостились и мы. Жидкость оказалась обычной водкой, к тому же, похоже, «паленой».

Приняв по стаканчику и похрустев сухариками, мы вошли в квартиру.

Раньше здесь была обыкновенная коммуналка. Теперь комнаты превращены в выставочные залы. Несмотря на отключение от электричества, сияли лампы и прожектора подсветки в бывшей кухне урчал переносной генератор, периодически отравляя воздух выхлопами отработанного бензина. На стенах, задрапированных черной материей, были развешаны фотографии: на них полуголая брутальная блондинка в разных головных уборах и с различными орудиями преступления в руках разделывалась с некими изнеженными мужичками.

— Это и есть инсталляция Вересовской? — шепотом поинтересовался я у своего спутника.

— Володя, да ты просто дикарь, — Бек слегка скривился от моей непросвещенности, — это выставка фоторабот Амалии Гнедышевой «Феминизм — это молодость мира». Ланина инсталляция еще не распакована, а открытие ее выставки намечено на субботу. Сегодня отмечают только ее приезд.

Хаотичное, на первый взгляд, перетекание публики из комнаты в комнату влекло нас в дальний от входа зал, где рядом с облаченным в джинсовый костюм седым, бородатым и лохматым мужчиной стояла в неброском лазоревом костюме она — Дана. Фотография довольно верно передавала ее внешность: ширококостное лицо (впрочем, вся ее фигура была сбита достаточно крепко и не отличалась изяществом линий, — не то что у Светочки Завгородней или даже моей Анюты), темно-каштановые волосы, короткая стрижка…

Бек приступил к процессу знакомства. Он заключил руку лохматого седого бородача в свою ладонь и потряс ее.

— Рад видеть тебя, Фарух, представь меня своей гостье…

— А, это ты, Толик, — взгляд Фаруха был устремлен куда-то мимо моего спутника, и тут я сообразил, что он слеп, — Ланочка, позволь представить тебе хорошего поэта и утонченного джентльмена, Анатолия Бека.

Адвокат изящно поклонился Вересове кой. Та протянула ему руку. Бек указал на меня.

— Владимир Соболин. Мой друг. Журналист.

Слава Богу, что Анатолий Михайлович не стал уточнять мою специализацию. Даже сказанного хватило для того, чтобы Лана сморщила свой крупный носик. Однако пожатие ее руки было крепким и горячим, а взгляд…

Он раздевал меня догола.

— Очень приятно… — я вложил в голос максимум сексуальности, пожал ее руку и скроил улыбку в ответ.

Как же, подумал я, так я и поверю, что Вересовской приятно знакомство со мной, — поди, чертыхается про себя, что занесло сюда журналиста. Думает, сейчас начну приставать с дурацкими вопросами про папу. Ну и начну, но чуть погодя. Сперва надо освоиться, а там — поглядим.

Я отметил, что глаза у художницы цепкие и злые. И точно, вся в папу.

Мы с Беком отошли в сторону.

Я старался держаться так, чтобы не упускать Лану из виду.

— Анатолий Михайлович… — я тронул адвоката за рукав.

— Володя, мы же — на «ты»!

— Анатолий, а кто это с Ланой рядом? — я кивнул в сторону слепого бородача.

— Это Фарух Ахметов, известный художник, основатель неоакадемизма.

— Слепой художник?!

— Ну, ослеп-то Фарух всего пару лет назад. То ли после менингита, то ли после гепатита, хотя поначалу думали, что у него СПИД. Но до этого он успел стать известным и даже именитым.

Гостей обнесли очередной порцией алкоголя. Хотя среди спиртного наличествовали и не очень крепкие напитки, все же предпочтение отдавалось водке.

Неожиданно я почувствовал на своем локте захват чьих-то пальчиков.

Обернувшись, я нос к носу оказался с Вересовской.

— А вы, Владимир, о культуре пишете?… — ее низкий грудной голос чуть вибрировал.

— Ну, в общем, да…

— Живопись, театр, литература?

Пропадать, так с музыкой. Раз уж удача сама идет в руки… Я подхватил художницу под руку и повлек ее в сторону, где нам никто не мог бы помешать. По пути я молол всякий вздор, стараясь убедить Лану, что пишу исключительно о событиях в культурной жизни.

— А скажите, Дана, э-э-э, Викто…

— Можно без отчества, Володя, — то ли девушка споткнулась, то ли сделала вид, что споткнулась, но ее ощутимо качнуло ко мне — сквозь ткань костюма я почувствовал касание ее груди.

— Я, Дана, пишу обо всем, о чем мне скажет редактор… — я ухватил с оказавшегося поблизости подноса стаканчик водки и лихо опрокинул его, приобнял свою спутницу за плотную талию (она не отстранилась), — Вот сейчас меня крайне интересует вопрос, что же это за зверь такой — неоакадемизм, с чем его едят?