Андрей Константинов - Дело о пропавшей России

— Дадут… Догонят и еще дадут.

В общем, Мартов согласился на сотрудничество. Резаков куда-то позвонил и поручил Мартова заботам подошедшего оперативника. Тот увел Толика в соседний кабинет. Мы остались с Резаковым вдвоем. Пока я докуривал свою трубку, Вадик листал мой отчет. Наконец он отложил последнюю страницу в сторону.

— Что скажешь? — поинтересовался я.

Дело против братьев могло выгореть.

Благо, старший не так давно потерял вместе с креслом депутата Государственной думы свою депутатскую неприкосновенность. А у младшего, Станислава, депутата местного Законодательного собрания, неприкосновенность не распространялась на дела, не связанные с его депутатской деятельностью.

— Боюсь только, что показаний одного этого клоуна может быть недостаточно. Были бы показания остальных — следствию не отвертеться, дело бы пришлось возбуждать. Сможешь сделать так, чтобы они подтвердили здесь то, что тебе рассказали?

— Попробую.

— Добро, держи меня в курсе. Если меня нет на месте, звони на трубу. — Вадик продиктовал мне номер своего мобильника.

На этом мы и расстались. Было уже около семи вечера. Но я решил вернуться на работу и позвонить Кожевникову, Заборину и Маришке.

Во дворе конторы Восьмеренко копался в своей «Победе». Стоило тратить четыре сотни долларов, чтобы поставить эту рухлядь, как «Аврору», на вечный прикол. Но Восьмеренко не терял надежд реанимировать свой допотопный агрегат и по вечерам пытался вдохнуть жизнь в эти железяки.

В отделе было пусто: ни Шаховского, ни Горностаевой — мы подвиги совершаем исключительно в рабочее время, а после шести вечера… ищи ветра в поле.

Я оседлал телефон.

— Алло, добрый вечер, можно Виктора Кожевникова? Это Володя Соболин… Как нет? Куда уехал? Надолго?…

Вот это номер. Кожевников спешно слинял из города. Струсил. Так слинял, что даже сломанная нога не помешала.

Одним свидетелем меньше. Что ж, счет сравнялся: один-один. Но игра в самом разгаре, мы еще посмотрим, за кем останется последний удар. из Заборин оказался дома. Он же и взял трубку.

— Привет, болящий! О нашем разговоре не забыл?

Мое предложение приехать в РУБОП у Алика энтузиазма не вызвало.

— Я уж лучше дома посижу…

Ладно. Не хочет Магомет к горе идти?

Мы — не гордые, мы не горы, мы к нему сами отправимся. Резакова я поймал по трубе.

— Вадик, есть шанс встретиться со вторым терпилой, но нужно подъехать к нему на Юго-Запад.

Я объяснил, где живет Заборин. Рубоповец досадливо присвистнул.

— Ты, Володя, совсем рехнулся — на ночь глядя к черту на куличики тащиться… Ладно, ты где сейчас?

— В конторе.

— Через пятнадцать минут выходи на Зодчего Росси, я буду на машине.

Подхватим тебя.

Через четверть часа на вымершую в этот вечерний час улицу Зодчего Росси со свистом тормозов вылетел похожий на отлакированный средний танк «шевроле блейзер». Иномарка остановилась рядом.

— Влезай давай. — Вадик высунулся с переднего пассажирского сиденья и махнул мне рукой, он кивнул на водителя:

— Знакомься, Антон Лагутин из нашей конторы.

— А кучеряво вы, борцы с оргпреступностью, живете!… — Я поерзал на мягком заднем сиденье роскошного авто, устраиваясь поудобнее. — Откуда дровишки?

— Из лесу, вестимо, — откликнулся Резаков. — Да ты не думай, он арестован нами у одного чучела «комаровского», а служебный транспорт — в разгоне. Не на своих же двоих до твоего Заборина добираться.

Сказать, что Заборин не пришел в восторг от нашего визита, значит, ничего не сказать. Но деваться ему было некуда: рубоповцы обработали его быстро и профессионально. Через полчаса беседы Алик согласился дать официальные показания на братьев Карпенко.

— Счет: два-один, — заметил я, когда мы покинули квартиру Заборина.

— Что? — встрепенулся было Резаков.

— Да это я о своем, о девичьем…

— Признавайся, есть еще что-нибудь по теме в твоем загашнике?

— Может быть, и есть, только для начала мне надо сделать один звонок.

Я огляделся в поисках ближайшего телефона. Ага, вот он. Трубку стыла Маришка.

— Ты одна? Могу я тебя увидеть?

— Можешь… если хочешь…

Духу сказать Маришке, что приеду не один, у меня не хватило. В машине я, как мог, обрисовал Резакову всю пикантность ситуации. Тот свистнул, узнав, что у меня в деле свой корыстный интерес.

— Я уж думал, ты в филантропы записался…

— Ты только Обнорского во все детали не посвящай, я очень прошу.