Андрей Константинов - Дело о дуэли на рассвете

Двоих — к Соболину в репортерский отдел. Одному велел дожидаться Агееву.

Только с последним стажером возникла заминка. Он решительно не хотел говорить по-русски.

— Вы кто? — спросил я молодого человека (правда, определить, молодой это мужчина или молодая женщина я с первого взгляда не смог, ну да какая, в конце концов, разница, подумал я).

— Тере, — ответил он.

— Значит, ты — Тере, а я — Леша. Насколько я понимаю, ты из Таллина. И как там у вас?

— Кюльм.

— Это хорошо, что у вас кюльм. Вот моему приятелю недавно подарили собаку — какой-то жутко редкой китайской породы. С родословной, все честь по чести. И в этой родословной уже было написано имя собачки — что-то типа твоего кюльма, только в три раза длиннее. Так вот он это слово выговорить не мог.

И звал собачку то ли хунвейбином, то ли хуйвенбином. В общем, тоже не по-русски, но приятелю моему почему-то нравится. Его, правда, один раз пытались в милицию забрать за оскорбление общественной нравственности, но милиционеры оказались ребята лингвистически подкованные, водки с ним выпили и домой отпустили. Вот у тебя в Эстонии как собак называют?

Стажер не ответил. То ли своим рассказом я задел какие-то струны его души, то ли он действительно не знал русского языка.

Тут меня осенило. Я понял, что единственным человеком в Агентстве, который мог методически правильно провести стажировку лица, не владеющего русским языком, был Глеб Спозаранник — потому что всем известно, что у Спозаранника разработаны методики на все случаи жизни.

Но главный расследователь Агентства оказался хитрым евреем, хотя по паспорту и значился молдаванином. Он начал торговаться.

— Конечно, Алексей Львович, — оказал Спозаранник, — я могу пойти вам навстречу и взять на стажировку еще одно физическое лицо, но и вы должны выполнить мои просьбы, которые я излагал в служебных записках за исходящими номерами 22-4 и 143-5. А именно: во-первых, обеспечить меня пейджером и, во-вторых, разрешить мне взять на работу в отдел референта.

— А зачем вам референт? — не удержался я, хотя знал, что задавать подобные вопросы Спозараннику глупо, он сейчас начнет говорить про пользу, которую данный референт будет приносить Агентству.

— Референт, о котором я говорю, будет приносить пользу мне, а значит, и моему отделу, а следовательно, и всему нашему Агентству, и, в частности, вам, Алексей Львович, — сказал Спозаранник.

— А какой пол будет у этого референта — мужской или женский?

— Какое это имеет значение?

— Один мой знакомый — большой, кстати, в прошлом начальник, постоянно менял секретарш. Поработают они у него от силы месяца два, и он их увольнял — говорил, что пользы от них никакой, сплошной интим, а через это постоянные скандалы в семье. И вот решил он взять на работу не секретаршу, а секретаря, то есть мужчину. И что вы себе думаете, Глеб Егорович? Буквально через месяц у них начался жуткий роман, знакомого моего уволили из больших начальников, и теперь он показывает свой безволосый торс в клубе «96». Поэтому я ваше желание обзавестись референтом не одобряю, о чем и сообщил Обнорскому. И пейджера вам тоже не дам.

Потому что я отвечаю в Агентстве за хозяйственную безопасность, что означает неуклонное стремление к повышению рентабельности и вытекающей отсюда экономии средств. К тому же один пейджер у вас уже есть.

— Если так, — сказал молдаванин Спозаранник, оказавшийся при ближайшем рассмотрении лицом иной национальности, — ничем не могу вам помочь, стажируйте своих иностранцев сами.

Так Тере стал моим личным стажером.

Потом появился Обнорский. Он не поздоровался и сухо предложил проследовать в его кабинет, — это не предвещало ничего хорошего.

За мной в кабинет Обнорского зашел и мой стажер. Теперь он не отходил от меня ни на шаг.

— Это кто? — хмуро спросил Обнорский.

— Стажер. Он по-русски не понимает.

Обнорский тут же перестал обращать на стажера внимание. Он сказал, что вчера в агентском буфете получили отравление четыре сотрудника — три отравились серьезно. Соболин вообще лежит в реанимации.

Об отравлении я знал, поскольку вчера сам отвозил по домам страдавших животами Агееву и Горностаеву. Оказалось, что ночью Агеевой стало хуже — ее отвезли в больницу. Так же были госпитализированы Повзло и Соболин. Все они обедали в нашем буфете.

— Если с ними что-то случится, я тебя под суд отдам, — заявил Обнорский угрожающе.

Я понял, что Обнорский говорил совершенно серьезно.