Мартин Уэйтс - Худшее из зол

Она вернулась в здание.

Майки посмотрел, как за ней закрывается дверь, и закурил.

Впервые за много месяцев он улыбался.

Кинисайд больше всего любил лето. Но оно прошло. И вот он сидит перед окном и смотрит на осенний дождь.

Он прикрыл глаза. Лето… Вилла на Канарах. Загородный дом в псевдогеоргианском стиле в Уонсбек-Мур в Нортумберленде — любимое место отдыха. Как же он любит проводить здесь летние месяцы! Теплый воздух, насыщенный запахом меда и цветущей лобелии в садах, бледно-розовые с синим закаты. Он приезжает с работы, переодевается, с удовольствием вооружается садовым инструментом — надо подровнять кусты, скосить газонную траву. Потом готовит мясо на барбекю, оснащенном газовой горелкой, потом в патио с женой и детьми ест мясо с пылу с жару, потягивает пиво или австралийское «шардоне».

Они весело болтают, смеются, наслаждаясь обществом друг друга. Он хороший муж. Хороший отец. Помогает детям готовить уроки, хвалит за успехи в школе, отпускает погулять с друзьями.

Он вздохнул. Открыл глаза. Опять эти фантазии — такого на самом деле в его жизни не было. Дом — настоящая прорва, куда постоянно уходит куча денег, ежемесячные выплаты по ипотеке — как ночной кошмар. Обслуживание машины — опять деньги, и немалые, а кредит за прошлый месяц еще не погашен. Из-за дверей кабинета доносятся пронзительные крики близнецов, с которыми уже сейчас трудно совладать. Чужие, дикие существа. Жена с идиотскими запросами, на которые не хватает никаких денег. Какая там вилла на Канарах!

Он шумно выдохнул, надеясь, что вместе с воздухом из легких сумеет выпустить из себя постоянное напряжение, в котором живет. Не получилось. Крепкое горькое пиво тоже не помогало.

Дом должен был служить убежищем, куда бы он мог приезжать и отдыхать душой после работы, где спасался бы от грязи и жестокости, с которой приходится сталкиваться ежедневно. Мерзость, мусор, который приходится выгребать. В этом доме он собирался прятаться от прошлого.

Он снова вздохнул. Что толку! Иллюзии. И спасения нет. Он вспомнил, как на него смотрел Палмер, когда вызвал сегодня после обеда к себе в кабинет.

— Служебное расследование? — переспросил Кинисайд.

— Пока только слухи. Легкая рябь на поверхности, — сказал шеф без улыбки.

— Перед бурей? Да уж, знаю, как это бывает. — Он обвел глазами кабинет. Снова посмотрел на Палмера. — Что я могу сделать?

Палмер изобразил на лице искреннее удивление. Пожал плечами.

— Это не мое дело. Я просто решил, что ты должен быть в курсе.

Внутри шевельнулся страх. Паника.

— Разве вы… не можете ничего сказать? Словечко замолвить? Положить конец слухам? То есть я хочу сказать… вас ведь это тоже зацепит.

Глаза Палмера сделались жесткими и холодными.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Кинисайд смотрел на него, не в силах даже слова вымолвить.

— В феодальной Японии, — сухо произнес Палмер, — опозоренные самураи закалывали себя мечом. — Он откинулся в кресле, поднял палец. — Есть над чем поразмыслить.

Кинисайд был не в состоянии размышлять. Он слышал, как громко бьется его собственное сердце, отдаваясь в ушах.

— Извините, мне нужно идти на встречу, — пробормотал он. — Значит…

На том все и закончилось.

Он держал в руках пустую кружку и не мог вспомнить, когда успел ее выпить. Снова налил пива.

Осень. Все умирает. Переход к зиме — тюрьма, на дверях которой висит огромный замок.

По стеклам лупит дождь. Поганая погода. Ничего не поделаешь — Нортумберленд.

Когда он шел от станции, то чувствовал за спиной взгляды, слышал перешептывания, понимающие кивки. Он старался себя успокоить, списывая это на подозрительность и собственные страхи, но ведь ощущение оставалось.

Кто-то его сдал.

Но кто?

Выйдя из кабинета начальника, он мысленно до головокружения перебирал имена. Кто-то из его команды? Не может быть. Они сами по уши в грязи. Им, как и ему, есть что терять.

Кто же тогда?

Джанин? Нет. Она полностью в его власти. Он любил эту свою власть над людьми.

Нет, эта не посмеет. К тому же она сейчас не в том состоянии.

Кто же тогда? Кто?

Он скользнул взглядом по кабинету. Этот дом — всего лишь тюрьма, куда он заточен, а семья — ухмыляющиеся сокамерники. Он вдруг захотел взять в руки что-нибудь очень тяжелое и пройтись по дому, круша все вокруг. Разнести все вдребезги: домашний кинотеатр, DVD-проигрыватель, систему хай-фай. Коллекцию хрусталя, который собирает жена. Он один имеет право все это уничтожить.