«Приговор приведен в исполнение».
Газета тихо опускается на стол. Приведен в исполнение... Радости у меня нет. Нет того знакомого ощущения удовлетворенности, которое обычно появляется после удачно расследованного дела.
Совсем недавно этот человек сидел передо мной вот на этом самом стуле, за этим столом. Я напрягал все свое умение, чтобы доказать его виновность, а он, естественно, старался убедить меня в противоположном. Противник он был опытный и упрямый, но в нашем поединке победил я. Победил, а вот радости нет.
Мне даже трудно объяснить, в чем дело. Ни я, ни суд не допустили ошибки. Человек, которого больше нет, совершил столько преступлений, что заслуживает самой тяжкой кары. Так почему же я, снова и снова возвращаясь к каждому допросу, оцениваю каждое доказательство, анализирую каждое свое действие? Почему это все мне в голову лезет? И надо было этой хохотушке так некстати подсунуть мне газету! Не могу продолжать работу. Пойду пройдусь. Тем более, что до обеденного перерыва осталось совсем немного.
На улице жара, хотя уже сентябрь. Липкий пот начинает образовывать на спине неприятные ручейки. Куда спрятаться? Может, в парк? Стараюсь найти защиту в тени спокойных великанов, уверенно раскинувших свои зеленые руки. Солнце здесь жжет не так, зато пыль прямо-таки доводит до бешенства. Она мелкой сетью повисла в воздухе, пробралась за воротник, трещит на зубах. Нагретый воздух словно задремал под солнцем. Никакого движения. И от этого становится еще жарче.
Впрочем, в тот день было, пожалуй, горячее. В тот день аккуратный Николай впервые поцарапал синий бок оперативной машины. На повороте не сбавил скорости, а когда тормознул, машину занесло в сторону. Она слегка качнулась и, словно легонько оттолкнувшись от забора, жадно набросилась на очередной километр.
Тогда этого никто не заметил. Не до того было. Редкое и страшное преступление совершили в нашем районе. Сожгли женщину. Живьем. И не ночью, не тайком, а в открытом поле, днем, почти на глазах у людей. Вопросы возникали, казалось, только для того, чтобы уступить место новым. За что? Почему именно сожгли? Как хватило жестокости на такое дело? И, конечно же, кто? Кто?
Среди нас новичков не было. И я, и Николай Лыгачев, старший «опер» уголовного розыска, и Виктор — все мы отлично понимали, что заранее искать ответы на эти вопросы нельзя, что только после осмотра следов преступления и опроса свидетелей мы сможем наметить первые версии, набросать наметки будущих планов. А пока надо разговаривать о чем-нибудь постороннем, чтоб приехать на место происшествия без заранее сложившегося мнения.
И тем не менее мы молчали. Просто не хватало силы воли заставить себя открыть рот и выдавить какое-либо слово, не связанное с делом.
Нырнув в небольшой овражек, машина ворвалась в аллею тополей, которая прямой стрелой вытянулась в направлении села. Николай нажал на акселератор до предела. Стрелка спидометра качнулась вправо, и деревья сомкнулись еще плотней. Вот уже показались первые дома. У крайнего столпились люди, ждут нас. От толпы отделился участковый уполномоченный Таран и пошел нам навстречу. Обычно такой степенный и неторопливый, он заметно волнуется.
Машина останавливается. Я открываю дверцу и сразу успокаиваюсь. Сомнения, вопросы, догадки — все это осталось там, на дороге. Иначе нельзя. Начинается расследование...
Глаза внимательно ощупывают каждый бугорок, каждую кочку, любой предмет, лежащий вблизи места преступления. Многочисленные следы людей, побывавших ранее нас. Как найти среди них тот, нужный? Медленными кругами, которые становятся все меньше и меньше, приближаемся к месту, где лежит труп обгоревшей женщины, прибросанный землей: попытка сбить огонь. Но помощь пришла поздно. Волосы, платье, кожа — все обгорело. Ноги подобраны, а обгоревшие черные руки вытянуты вперед, словно пытаются защитить лицо от жаркого пламени. Впрочем, одна из женщин оценила это по-своему:
— Смотри-ка, всю жизнь милостыню просила и теперь, сердешная, руки протягивает, подаяния просит.
— Так вы знаете, кто эта женщина?
— А кто ж ее не знает? Это Марийка-пьянычка.
— Мария. А фамилия?
— Не знаю. Да ее по фамилии никто и не знал. Марийка-пьянычка, и все. Наверно, не было у нее фамилии.
И все-таки нашлись в селе люди, которые вспомнили фамилию Марийки, а заодно и историю ее неудавшейся жизни.
Не было такой девушки в селе, которая б прошла мимо Игната Бела́я, не потупив глаза и не зардевшись ярким румянцем. А он шел, высокий, немного грузноватый, шел и добродушно посмеивался, не замечая, как загораются жаркие костры на щеках сельских девчат. А если какая-нибудь, самая бойкая, приглашала в кино или в клуб на танцы, степенно благодарил и обещал пойти в следующий раз.
Читать дальше