Владимир Шитов - Собор без крестов

Резко оттолкнув от себя Ларису, отчего она свалилась на пол, Лесник зло выдавил из себя:

— Дура стоеросовая, вбила себе такую чепуху. Из-за своей фантазии ты можешь лишиться головы.

Лариса, поднявшись с пола, не обиделась на Лесника за грубое обращение с ней, а поняла, что из-за своей несдержанности и длинного языка действительно может лишиться жизни.

— Если ты не потребуешь, чтобы меня лишили головы, то буду жить, — поняв свою опрометчивость, заметила она.

— Я буду вынужден сказать о твоей фантазии Душману, и если от кого другого услышу ее продолжение, то сам с тобой расправлюсь, — жестко предупредил он. — Надо же было тебе, дурехе, такой день мне испортить, — с обидой в голосе заявил он.

— Витя, прости меня за мой язык и спасибо за шанс. Я знаю, что ты добрый, убедилась в этом, а поэтому на доброту подлостью никогда не отвечу. То, что я тебе испортила настроение, я постараюсь его тебе поднять, — как лиса, подкравшись к нему, применив всю свою обворожительность и чары, проворковала она, убеждаясь, что Лесник вновь воспылал к ней любовью. — Витя, если разрешишь, то иногда я буду приезжать к тебе в гости, — предложила она наконец.

Будучи ученой мужчинами много раз, Лариса с умыслом намекнула ему о своем приезде. Если он разрешит ей приехать к нему, то за свою жизнь в настоящее время ей нечего опасаться.

— Придется тебя взять с собой в ближайшую поездку. Мы стареем, и круг наших интересов сужается, а поэтому надо спешить, — философски намекнул он.

Услышав ответ Лесника, Лариса, облегченно вздохнув, пошутила:

— Тебе, тигру полосатому, еще рано жаловаться на свое здоровье. — Она с интересом рассматривала его наколки на теле. Потом неожиданно спросила: — Витя, ты свою жену сильно боишься, если ездишь к подруге аж в столицу?

— Лариса, дорогая моя бестолковщина, что ты понимаешь под страхом? Ничего. Я на ножах лежал и спал полжизни у хозяина. У меня сейчас отличная жена, растут двое пацанов, которым в жизни тоже надо ума дать, на горизонте горбатая, а не детский садик, так чего мне испытывать судьбу? Я уважаю ее принципы, а она не ущемляет моих.

— Завидую я ей, — нисколько не обидевшись на его откровение, призналась Лариса, — но не совсем.

— А чего так? — повернувшись к ней лицом, спросил Лесник.

— Очень вспыльчивый ты человек, срываешься, а это может привести тебя опять к хозяину, а какой бабе хочется при живом мужике одной оставаться? — пояснила она.

— Моя жизнь вся построена на принципах. Если они не нарушаются, то на мне можно плясать, но если я на кого-то отвяжусь, то пока ему глотку не перегрызу, не остановлюсь. Тогда я о благополучии, о семье, о последствиях не думаю, — подтвердил он.

Посмотрев на часы, он, поднявшись с постели, сказал:

— Нам пора расставаться, а то мы полезли в черт знает какие дебри.

Перед расставанием с Ларисой, которую он на машине довез до дома, Лесник, положив ей в сумочку нераспечатанную пачку четвертных, напомнил:

— Будь готова к поездке со мной.

— Я же у Душмана работаю, он знает?

— Все увязано, — успокоил ее Лесник.

Поцеловав его в щеку, Лариса ушла.

Возвратившись домой из Львова, Душман по телефону сообщил Леснику о результатах поездки на Украину и одновременно узнал, что у товарища нет никаких помех, чтобы в любое время выехать с ним и картинами в Вену.

После этого Душман позвонил в Нью-Йорк Фостеру и уведомил его, что они готовы по его вызову ехать к нему, но до Вены будут ехать поездом, где тот должен их встретить.

Хлопоты по оформлению выездных виз, других документов, бесконечные очереди к разным должностным лицам сделали Лесника и Душмана раздражительными и нервозными.

В шестнадцативагонном составе им достались билеты в пятый вагон, где они заняли люксовское купе.

О своем предстоящем прибытии в Вену они сообщили Фостеру, который пообещал встретить их, а если по каким-то обстоятельствам он не встретит, то сообщил адрес, куда они на такси должны были приехать и где их будут ждать и достойно встретят.

Когда все необходимые документы и справки были собраны, представлены куда надо, и поезд с ними отправился с вокзала в путь, они почувствовали облегчение, не веря, что больше не надо никуда бежать ни за каким документом и не надо ничего доказывать.

В люксовском купе они ехали вдвоем. Их вагон был полупустой, тогда как обычные купейные вагоны были забиты до полной вместимости. Делая вывод из увиденного, Душман сказал Леснику с ехидством: