Лариса Захарова: Три сонета Шекспира

Она вопросительно взглянула на него.

Он вышел из машины, раскрыл багажник. Вытащил пластиковый пакет и две канистры.

— Пошли, — указал подбородком на лесополосу. — Извини, руки заняты, — но все же помог ей перебраться через придорожный кювет, подставив согнутый локоть.

Неожиданно его настроение изменилось. Он весело глянул на Любу и шутливо проговорил:

— Ну, лесная фея, как у вас там разводят костры, чтоб горели и не гасли, знаешь?

Люба оглянулась. Лесополоса была совсем молодая, ухоженная. Ни сучьев, ни старых брошенных лесин. Она беспомощно пожала плечами:

— В принципе, нужна береста… Если по-карельски.

— А у нас вот так.

Николаев бросил на землю пластиковый пакет.

— Отойди, Любочка, подальше.

Он отвернул крышку одной из канистр, вылил на пакет бензин, бросил зажженную спичку и поспешно отскочил сам. Высоко рванулось пламя.

Когда на земле остался лишь черный слипшийся от сгоревшей пленки, смрадно дымящий ком, Николаев вылил на него канистру с водой.

— Все, — облегченно вздохнул он. — Все. Все позади…

— Я не хочу, — глухо сказала Люба, — не хочу, чтобы позади было совсем все. Когда ты приедешь?

— Все наше — с нами… — и улыбнулся испугавшей ее отрешенной улыбкой. Она рванулась, бросилась к нему, обвила руками шею, искала его губы. Он стоял неподвижно. Ее руки упали.

— Что с тобой? — удивленно, обиженно спросила она.

— Прости. — Он поцеловал ее руку. — Слишком перенервничал сегодня.

Разинская стояла на балкончике ресторана при вокзале, откуда была хорошо видна дорога. «Жигули» Николаева она рассмотрела издалека.

Разинская спустилась в зал, к стойке сдачи багажа. Отсюда она сможет увидеть, сдаст Виртанен свой кейс или возьмет с собой в салон самолета. В сумке вязки макраме у Разинской лежал точно такой же кейс с чистой бумагой.

Народ все прибывал. Феликса и Любу Разинская увидела у окошка регистрации билетов. Нет, сейчас подходить еще рано. Спряталась за колонну и начала следить. Казалось, очередь с детьми и полными фруктов корзинами к сдаче багажа совершенно не двигается. Уходит время, уходит, и его может не остаться… А это потеря последнего шанса. Да, она не имеет права его терять! Подошла к киоску «Союзпечати». И тут она с облегчением поняла, что Виртанен вообще не собирается сдавать багаж. У нее небольшой портплед и кейс — то и другое обычно считается ручной кладью. И когда Николаев и Виртанен, зарегистрировав билет, оказались среди толпы, Разинская пошла к буфету. Куда же им еще деваться до объявления на посадку? В буфете была очередь. Разинская заняла очередь в буфет и когда Николаев и Виртанен, так и не найдя для себя местечка поспокойнее, подошли совсем близко, она, шепнув впереди стоящему, что отойдет на секундочку за друзьями, направилась к ним.

— Какая неожиданная встреча! — воскликнула приветливо. — Здравствуйте, капитан! Добрый день, подполковник! Итак, вы нас покидаете, Любовь Карловна? Жаль. Мы так интересно, помнится, беседовали. Хотите кофе? У меня и очередь подходит.

— Что это вы не через депутатскую? — насмешливо спросил Николаев. Разинская увидела в его глазах холодную, неприкрытую убийственную ненависть.

— Надо блюсти социальную справедливость, — улыбнулась она ему в ответ, подавляя досаду. — Если каждый начнет с себя, только тогда нам удастся достичь ее всюду. Да и рейс у меня местный.

Николаев усмехнулся:

— Ну-ну…

Люба почувствовала что-то неладное. Ей захотелось разрядить обстановку:

— Пожалуй, право, отчего бы не выпить кофе, — она просительно посмотрела на Николаева. Увидев его ответную улыбку, Разинская отвернулась. Ей так не улыбались. Никто. Никогда.

— Чего хочет женщина, того хочет бог, — бросила через плечо, указывая путь, — идите к тому столику, на котором табличка «Не обслуживается». Я договорилась. Не толкаться же нам, ей-богу…

— А как же социальная справедливость? — скривив губы, спросил вдогонку Николаев. Но на эти слова Разинская не отреагировала. Все это мелочи. Никакой социальной справедливости нет и быть не может — это Разинская считала незыблемым. Вернулась в очередь, взяла бутерброды с сыром. Помнила, что сахар класть нельзя, нейтрализует яд. Быстро сообразила, как поступить с чашками. Ну, конечно, прежде всего надо предложить гостям — это же ее гости, можно считать! Соседи по очереди были слишком заняты собой, чтобы обратить внимание, как в одну из одинаковых чашек с эмблемой Аэрофлота женщина в больших дымчатых очках быстро вылила содержимое темного флакончика из-под лекарств. Шла к столику, повторяя про себя: «В левой руке — для нее, в левой руке — ей». Боялась перепутать. И когда поставила чашки перед Виртанен и Николаевым, почувствовала, как от напряжения свело пальцы. Вернулась за своей чашкой и сыром. Теперь все, как у всех. Ничего бросающегося в глаза. Осталось малость — быстро, единым духом, подменить кейс.