Николай Почивалин - Выстрел на окраине

Александров машинально с кем-то поздоровался, вытер вспотевший лоб.

— А потом что? — нетерпеливо спросил Албеков, забывший в эту минуту и где он, и зачем второй час ходит с младшим лейтенантом. Сейчас его интересовал не очерк, а дальнейшая судьба горячего, шального парня, который едва не стал преступником.

— Ну, что потом? — Участковый уже говорил спокойно. — Сами видели. Помучился — прошло, через год женился, теперь вот сын. Живут дружно. Жена-то, правда, после родов приболела, так теперь, говорит, поправилась.

— Молодец ты, лейтенант! — с несвойственной ему горячностью воскликнул Албеков.

— Да я-то причем? — пожал плечами уполномоченный. — Говорю, ребята подсказали.

Начало смеркаться, перспектива улицы нежно засинела. Где-то, пробуя голоса, вздохнула гармошка. Албеков только сейчас заметил, какой здесь чистый воздух — без душка бензина и пресного запаха пыли, которыми дышат люди в центре города. Сады за домами, ветлы и тополя перед окнами — могучая вентиляция.

— Легко тут дышится, Николай.

— Плохие ли места? — сдержанно отозвался участковый.

Размышляя каждый о своем, Александров и Албеков перешли деревянный мостик. Отсюда улица поднималась в гору. Прямо на них, неся в вытянутых руках ведра с водой, шел юноша в лыжных брюках. Майка плотно облегала его тонкую в талии фигуру, вырисовывая атлетически развитую грудь.

— Привет, Николай Ефремыч! — еще издали, улыбаясь, поздоровался он и, поставив ведра, крепко тряхнул руку участкового. Теперь, когда юноша стоял рядом, было заметно, что его лицо чем-то взволновано, хотя он все еще и улыбался.

— Здорово, Андрей! Ну, как жизнь?

Только секунду поколебавшись — ровно столько, сколько нужно было, чтоб взглянуть на стоящего с участковым незнакомого человека, — юноша взволнованно сказал:

— Мать вернулась!

— Ну-у? — почему-то удивился Александров. — Освободили? Я и не заметил, как срок прошел. Ну, и что она?

Даже в сумерках было видно, как лицо юноши залилось горячей краской.

— Пришла, в ноги упала. Плачет. Простите, говорит. На всю жизнь зареклась! — Голос юноши дрогнул, осекся. — И сам расстроился. Мать ведь!

— Ну, правильно, чего тут. Ты с ней теперь помягче, старое не поминай.

— Что вы, Николай Ефремыч, разве я не понимаю!.. Сидит сейчас с Галькой, плачут обе...

— Ну, иди тогда, иди. Я на днях зайду — ее теперь поддержать надо, соседей предупредить, чтоб язычки придержали. Иди, иди!

Объяснять эту сцену участковый, видимо, не собирался. Албеков иронически хмыкнул, предложил:

— Давай вот на бревнышках посидим — не могу на ходу курить.

— Можно.

Спутники — один невысокий, плотный, подтянутый, второй длинный, в просторном, как балахон, пиджаке — сели, прикурили от одной спички, прислушались: гармонь где-то за углом осмелела, четко приговаривала веселую полечку.

— Теперь рассказывай, — попросил Албеков.

— Да рассказывать вроде не о чем, — нехотя отозвался Александров. — Сидела у него мать, теперь выпустили. Так, пустяки...

— За пустяки, выходит, человека посадили?

— Как это за пустяки? — запротестовал участковый. — За зря не посадят. Вина была!

Когда Николай Александров, только что назначенный участковым, принимал от своего предшественника дела, тот, человек пожилой, усталый и равнодушный, с сожалением смотрел на младшего лейтенанта.

— Хлебнешь ты тут, парень, — сочувственно говорил он. — Участок беспокойный, окраина. То драка, то порежут кого — редкий день без этого обойдется. Тьфу, хоть дожить спокойно!

Уходящий на пенсию седоусый лейтенант говорил о своей недавней работе с таким раздражением и нелюбовью, что Александрову стало не по себе. Хуже всего, что это унылое брюзжание действовало на настроение. «Справлюсь ли? — мелькала тревожная мысль. — Человек вон вдвое старше, опытный, и то ничего поделать не мог, а я?..» В двухгодичной милицейской школе, которую Александров закончил с отличием, все было просто и понятно. А тут — жизнь! Слушая торопливые, маловразумительные наставления лейтенанта, Александров хмурился, но в душе одновременно с сомнением в собственных силах нарастало и чувство неприязни: зачем только держали такого в милиции!

Обходя с новым участковым свой бывший участок, лейтенант бегло рассказывал, что за люди живут здесь, и по его словам получалось, что чуть ли не все тут спекулянты, жулики или хулиганы. Тогда еще, три года назад, такая огульная рекомендация вызвала у Александрова чувство внутреннего протеста и недоверия. Используя свободный вечерний час, люди чинили крыши, подсыпали завалинки, тесали бревна, складывая их в срубы. Многие, оставив на минуту топор или лопату, приветливо здоровались с лейтенантом, а он говорил о них с таким пренебрежением, всех оптом зачисляя в жулики. Не бывает так!