Елена Михалкова - Жизнь под чужим солнцем

Даша отказалась и осталась сидеть на лежаке. Мысль о том, что Алина ей врала, оказалась очень неприятной. Но для чего, не могла она понять, для чего врала?

Посидев немного, Даша решила не забивать себе голову, а просто позагорать. Она сначала легла на спину, но солнце слишком припекало, и Даша перевернулась на бок. Слева от нее пожилая немка, обвешанная бижутерией, которую Даша несколько дней назад приняла за русскую, читала книжку необычного формата — не намного больше сигаретной коробки, но при этом очень толстую. Странно, подумала Даша, у нас такого еще не начали издавать. Она прикрыла глаза, но книжка в яркой обложке не выходила у нее из головы. То есть не книжка, а… Блокнот! Алинин блокнот, который Даша сунула в свое полотенце, а потом куда-то положила совершенно машинально… Куда же?

Даша начала рыться в пляжном пакете, который всегда таскала с собой, к неудовольствию Алины, считавшей, что с пакетами ходят только старушки на рынок, а приличная дама должна носить на пляж особую пляжную сумку. Даша бы и носила, но беда в том, что такой изумительной пляжной сумки, как у Алины, — вместительной, на широкой ручке через плечо, с крупными красно-золотыми рыбками, изгибавшимися на прозрачном пластике, — такой сумки у нее не было. Когда они ходили загорать вместе с Алиной, она складывала свое, как выражалась Алина, барахло к ней в сумку, а когда шла одна, брала этот самый пакет красивого зеленого цвета с надписью «Гленфилд». И вот теперь роясь в нем, Даша никак не могла вспомнить, сунула она сюда блокнот или нет.

Вот он! Даша выпрямилась, с удовлетворением рассматривая вишневую кожаную обложку. Даже такая ерунда, как обложка блокнота, была у Алины не из заменителя, а из натуральной кожи. Что же там Алина писала про заявление…

Листая блокнот, Даша наткнулась на несколько деловых записей (кто-то кому-то должен был позвонить), на несколько явно в спешке записанных телефонов, на какой-то непонятный рецепт, начинавшийся словами «Взять восемь трюфелей, чернику и триста двадцать граммов утиной печени», на какие-то наброски… Заявления не было. Удивленная Даша закрыла блокнот и уставилась в пространство. Она совершенно точно помнила, что, когда она вошла после завтрака в комнату, Алина писала что-то именно в блокноте. Не могла же она записывать рецепт с трюфелями!

Подумав, Даша опять открыла вишневую книжку и пролистала еще раз, гораздо медленнее, вглядываясь в каждую страницу. Может быть, у Алины был свой шифр? Например, трюфели означают полицейских. А что, очень даже похоже, решила Даша, в жизни своей не видевшая трюфелей. И все же, если серьезно, куда могли деться записи?

Обложка книжки была прочной, увесистой, сделанной на совесть. Такая точно не развалится, подумала Даша. Стоп! А зачем она такая толстая? Даша торопливо раскрыла блокнотик на первой странице, и в глаза ей сразу бросились несколько листочков, вложенных под обложку. Могла бы и сразу догадаться, обругала себя Даша, видела же, что Алина вырывала листики. Достав странички, исписанные мелким почерком, она аккуратно разложила их на колене и начала неторопливо просматривать.

Русские и английские слова шли сначала вперемешку, каким-то бессмысленным текстом, но потом Алина, видимо, поняла, что так ничего не выходит, и стала описывать обстоятельства кражи на русском. Она писала с сокращениями, и Даша с трудом разбирала слова. Потом Алина начала переводить текст, искусственно усложненный какими-то юридическими оборотами, на английский. Перевод был плохой. Даша только вздохнула при мысли о том, что работу, над которой Алина корпела все утро, она сама бы могла шутя сделать за полчаса. Просмотрев странички, которых оказалось всего шесть, Даша не нашла в них ничего, привлекающего внимание. Кроме…

Красивая буква «Н» была выписана на середине четвертой страницы, как раз там, где перевод особенно не удавался Алине, и она заменяла сложные предложения на более простые. Видимо, устав, она начала вырисовывать на полях эту изящную букву, обведя ее несколько раз и снабдив необходимым количеством завитушек. Почему «Н»? Неожиданно в Дашиной памяти ожило воспоминание о том, как шестнадцатилетней девчонкой она выписывала на песке тонким прутиком имя мальчика, в которого была без памяти влюблена, а потом стирала все буквы, кроме первой, чтобы никто не догадался. Звали мальчика Андреем, и она красиво выписывала заглавное «А». Мама долго потом натыкалась на букву, написанную в самых неожиданных местах — на обороте клеенки, на квитанции за электричество, на поздравительной открытке.