Елена Михалкова - Улыбка пересмешника

В Москве меня встречал довольный Кирилл и, пока я пыталась насмотреться на него («Рубашка отглажена; кажется, поправился на пару килограмм; новая прическа, ему удивительно идет»), что-то рассказывал мне, а я даже не слышала. И только когда он свернул с проспекта на незнакомую мне улицу, вдруг спохватилась:

— Подожди, куда мы едем?

— Домой! Эй, милая, ты меня слушала?

Пришлось признаться, что нет, и Кирилл, остановив машину, обернулся ко мне и раздельно объяснил: борьба с конкурентами закончилась полным их поражением, и теперь наши финансовые дела куда лучше, чем были до расставания. Настолько лучше, что он решил вложить деньги в недвижимость и купил нам квартиру, в которую меня и везет.

— А… ремонт? — выдавила я, ошеломленная всем, что он говорил. До этого мы жили в съемных квартирах, и представить, что теперь меня ждет шестикомнатное богатство, я была не в состоянии.

— Какой ремонт! — он засмеялся. — Ремонт я уже сделал, голубка!

— Когда же ты успел?!

— Можешь считать, что она с ремонтом продавалась.

Квартира оказалась такой, какую я даже в мечтах не представляла, — двухуровневой, огромной, как библиотека. Вы, наверное, будете смеяться, но до сих пор самым большим помещением, которое я посещала, была именно библиотека в нашем городке — бывшая усадьба каких-то богатых помещиков. Я любила там бывать, и эту квартиру полюбила сразу же, как только увидела, хотя меня не оставляло чувство, что я ей не соответствую. Но оно быстро прошло, потому что я сумела обжить ее точно так же, как обживала любое пространство «под себя», — украсила, отмыла, кое-что изменила, и наш с Кириллом дом заиграл и заблестел.

Прошло еще полтора года — почти таких же безмятежных, как и предыдущие, и воспоминания о пережитом не беспокоили меня. Только иногда снился сон, всегда один и тот же: будто я остаюсь одна на вокзале, а люди вокруг меня превращаются в поезда и начинают с ревом давить друг друга. Всякий раз я просыпалась в холодном поту и прижималась к широкой теплой спине мужа, думая, что он сумел защитить меня от настоящей опасности, а значит, сумеет прогнать и кошмары.

Кирилл много работал, временами становился озлобленным как волк, но никогда не повышал на меня голос, лишь уходил в свою комнату и отмалчивался. Я понимала, что ему приходится тяжело, как любому мужчине, который служит своей семье добытчиком, опорой и защитником, и старалась угадывать его желания, как верная собака угадывает настроение хозяина. Это давалось мне легко, ведь в моей жизни не было ничего, кроме мужа, моей любви к нему и его любви ко мне. Я так считала — до того момента, пока однажды вечером он не пришел домой и не сказал, что больше меня не любит.

Он смотрел при этом прямо на меня, чуть изучающе, будто исследуя мои реакции, и я растерялась — даже не столько от его слов, сколько от этого несвойственного ему взгляда. Слова показались мне абсурдными — что значит «больше меня не любит»? Так не бывает: любил, любил, а потом перестал. Так не может, не должно быть!

Но Кирилл с мягкой полуулыбкой объяснил: к сожалению, именно это с ним и случилось. Он полюбил другую женщину, собирается на ней жениться и просит меня не устраивать скандала и расстаться по-хорошему. Так он и сказал — «по-хорошему».

— Кирюша… а как же я? — спросила я, еще не понимая, что все закончилось.

— А ты сама решишь, как ты дальше, Викуш, — почти ласково сказал мой муж. — Детей у нас с тобой нет, делить нам нечего, так что ты, дорогая, птица свободная.

Да, детей у нас не было — по моей вине. Доктора говорили, что считать себя виноватой в неспособности родить ребенка — неправильно, но иначе относиться к своему бесплодию я не могла. Слабо утешало меня лишь то, что Кирилл не любил чужих детей и был равнодушен к рождению своих собственных. Когда я как-то раз заикнулась о том, чтобы взять малыша из детского дома, он с равнодушной брезгливостью пожал плечами: «Хочешь — заведи…» И я оставила эту затею.

— Постой… — Я еще пыталась что-то выяснять, о чем-то просить, хотя это было то же самое, что хватать уходящий поезд за колеса. — Кирюша, я понимаю, что ты влюбился… но, может быть, ты дашь нам время? Попытаешься разобраться в себе? Нельзя же разрушить семью… вот так… просто…

— Да ничего ты не понимаешь! Вика, пожалуйста, только без истерик. Мы взрослые люди, верно? Я тебя очень любил, но, к сожалению, этого чувства больше нет, оно ушло. Я ничего с этим сделать не могу. Понимаешь? Ничего. У меня другая женщина, и я хочу, чтобы она жила со мной.