Варвара Клюева - О мертвых — ни слова

Пока мы вели переговоры, занимались примеркой, решали, какую водолазку выбрать — белую или черную, моя сообщница трудилась не покладая рук. Но вот выбор был сделан, мы вернулись к Мефодию в комнату, и я собралась выйти, дабы он мог переодеться в модную амуницию.

«Постой! А это что такое?» — гневно вскричала я, указывая на джинсы. Мефодий поднес их к лицу и недоуменно уставился на заплату в виде алого шелкового сердечка на заду. Заплата прикрывала солидную дыру такой же формы. «Ну и Глыба, ну и подлец, — говорю я со слезами в голосе. — Собственных штанов не пожалел, лишь бы над тобой посмеяться!»

Мефодий побагровел и с грозным рыком бросился к Глыбе. Сцену, происшедшую там, я своими глазами не видела, но партнеры Безуглова по преферансу очень правдоподобно изображали ее в лицах. Они как раз слушали конец повести о его всесокрушающей страсти, рождению которой поспособствовал шаловливый Амурчик-Глыба, шепнувший Мефодию, что я сгораю от любви и готова броситься в пруд, если он не ответит мне взаимностью. Тут-то и ворвался Мефодий. Увидев свои замечательные штаны, Глыба лишился дара речи. А когда Мефодий заорал: «Сволочь! Ты нарочно это сделал, чтобы надо мной посмеяться!» — его чуть удар не хватил. Он схватил Мефодия за грудки, оторвал от пола и заревел: «Я?! Ты безмозглый дурак, простофиля, лопух! Доставай теперь новые штаны где хочешь! Это Ворона тебя одурачила!» Наглый поклеп окончательно вывел Мефодия из себя. Он от души стукнул Глыбу по голени, а когда тот, охнув, его выпустил, завопил что было мочи: «Напакостил, а теперь выкручиваешься? Думал, меня так просто обмануть, да? Варвара от меня ни на шаг не отходила! И попробуй еще хоть раз заикнуться о своих вонючих штанах! Сам дурак!»

Селезнев давно сидел, закрыв рот рукой, чтобы не мешать мне своим хихиканьем.

— О господи! — запричитал он, когда понял, что рассказ окончен. — Американская фирма!.. Голубая мечта идиота… с алым сердечком на заду! Ха-ха-ха! «Напакостил!.. Вонючие штаны!»

В эту минуту в дверь позвонили. Я лениво потянулась к чайнику долить себе кипяточку.

— Ты не откроешь? — спросил Селезнев, все еще смеясь.

— А зачем? У своих есть ключи. Кстати, надо бы сделать и тебе. А чужих мне видеть неохота.

Звонок повторился. Один, другой, третий раз. Потом кто-то начал вызванивать морзянкой: «открой!» Я заколебалась. Может, кто-нибудь из моих олухов посеял ключ?

— Открой, чего уж там! — сказал Селезнев. — Если тебе будут докучать, я приду на помощь.

— Сама справлюсь, — проворчала я, вылезая из кресла. — Ты лучше спрячься за холодильник. Не дай бог, Софочка пожаловала!

Но это была не Софочка. За порогом стоял Безуглов. Вот уж действительно: о черте речь, а он — навстречь! В руках у него был букет розовых гвоздик, на физиономии — умильное выражение, и, глядя на нее, я почему-то сразу вспомнила троянского коня. Может быть, у него тоже была такая длинная угловатая морда?

— Варвара, извини, что без приглашения, — затараторил Глыба. — Я на одну минуту!

— Ну заходи. — Я посторонилась.

— Я был несправедлив по отношению к тебе, — торжественно объявил он, закрыв за собой дверь. — Наговорил черт-те что, возвел напраслину, нагрубил, можно сказать. Ты уж меня прости. Вот, возьми. — Он протянул мне гвоздики и открыл пакет, который держал в левой руке. — Хотел сначала купить тебе коробку конфет, а потом решил: фрукты полезнее.

И он вложил мне в руки ананас, три здоровых грейпфрута и кулек с виноградом.

— А это, — сказал он, демонстрируя мне солидных размеров огурец, — гвоздь сезона. Новый сорт, недавно вывели. «Женская услада» называется.

«Эх, Глыба, Глыба, — подумала я, подавив вздох. — И зачем только ты пошел на мехмат? В военном училище твоим шуткам цены бы не было!» Но с волками жить — по-волчьи выть. Я подняла брошенную мне перчатку.

— Ой, какая прелесть! — (Бурный восторг.) — Где ты его достал? Я слышала, их распространяют по подписке только среди тех, кто уже не может услаждать женщин иными способами.

Если Глыба и собирался отразить мой выпад, то не успел. За моей спиной послышалось какое-то шлепанье. Я обернулась и узрела, конечно же, Селезнева. Но в каком виде! Хорошо, что Глыба не мог видеть моего лица. Идальго снял пуловер, рубашку и даже носки и расстегнул ремень. Он стоял, поигрывая борцовскими мускулами, которых не могла скрыть тонкая футболка, и смотрел на нас исподлобья.

— Кто здесь собирается кого услаждать? — осведомился он зловеще. — Ты не представишь нас друг другу, дорогая?