Варвара Клюева: О мертвых — ни слова

— Мефодий ходил к глазному врачу? — перебила я Сержа.

— Нет, конечно, — устало ответил он. — К врачу ходил один тип из театрального училища, загримированный под Мефодия. Он получил баснословно высокий гонорар за свою в общем-то несложную роль: прийти в поликлинику, назваться Кириллом Подкопаевым, заплатить деньги, взять талончик к врачу и пожаловаться на быструю утомляемость и резь в глазах. Если бы врачу могли потом предъявить живого Подкопаева, он, возможно, и усомнился бы, тот ли человек к нему приходил, но милиция-то показала бы фотографии! А старичок гример — настоящий мастер своего дела.

— А кража? Ты лично постарался или опять наемников привлек?

— Лично. Специально выбрал глазную поликлинику на первом этаже. Тип из театрального училища назвал мне номер кабинета, куда его направили, я определил окно, ночью подцепил хиленькую решеточку машинным тросом с крюком, и готово дело. Там даже шкафчик стеклянный с медикаментами стоял открытый, но я все равно разбил дверцу, чтобы кражу заметили.

— Основательно ты подготовился.

— Вот именно! И вы все испортили! Знай я, что вы сами возьметесь за расследование, ни за что бы в убийцы не подался.

— И правильно. А уж травить Мефодия у Генриха — просто низость.

— Да, тут я, конечно, маху дал. Но кто же знал, что его Машенька должна была приехать туда с детьми на следующий день?

— Должен был знать, раз так тщательно готовился. Кстати, а если бы после всех твоих усилий Лёнич не принял бы приглашения? Или не рассказал бы о нем Мефодию?

— Такую возможность я предусмотрел. Раздобыл заранее телефон Великовичей и в пятницу в пять часов попросил одного случайного прохожего им позвонить. Если бы ответил женский или детский голос, прохожий позвал бы Кирилла. Но Мефодий снял трубку сам, и его вежливо попросили передать Великовичу, что Генрих сегодня в семь часов собирает однокурсников по такому-то адресу. Мефодий ответил, что Лёнич уже в курсе. Я знал, что он не сможет удержаться и приедет. Мефодий хорошо относился к Генриху и любил ходить в гости, а такая возможность предоставлялась ему нечасто.

— Жалко, что он приехал. Мне не хочется по ночам видеть страшные сны. Он — мертв, ты — за решеткой.

— А решетка — это обязательно? — осторожно спросил Серж. — Я прекрасно ко всем вам отношусь, ласточка, но не уверен, что соглашусь ради вашего спокойствия повторить свой рассказ официальным лицам.

— А ты не боишься, что они обойдутся своими силами? Все-таки отпечатки пальцев у Лёнича и Леши ты оставил, и потом это вранье насчет времени звонка Мефодия… Ты же его перенес чуть ли не на месяц.

— А откуда вы узнали, когда он звонил на самом деле? — насторожился Серж.

Я прикусила язык. Черт! Чуть Агнюшку не заложила!

— Марку с Лешей сказал кто-то из ребят на похоронах, а ему, надо полагать, сам Мефодий. Почему ты не учел такую возможность? Ведь Мефодий мог рассказать о вашем разговоре не только случайному человеку, но и Лёничу, у которого жил. А Лёнич — следователю. Его-то наверняка вызовут на допрос.

— Да, это единственное тонкое место в моем плане. Но я неплохо изучил характер Мефодия за время совместного проживания и готов был поклясться, что он не станет распространяться о нашем конфликте. Если его кто-нибудь обижал, он обычно взрывался, орал на обидчика, а потом несколько дней отмалчивался, и из него клещами нельзя было вытянуть, на кого он дуется. В общем, я рискнул. Мне нельзя было допустить, чтобы у кого-нибудь зародилось хотя бы слабое подозрение о моей причастности к этой смерти. Ведь я собирался украсть программу… А если я не знал, что Мефодий живет у Великовичей, то связать меня с убийством невозможно. И я по-прежнему намерен отрицать, что он говорил мне об этом. По счастью, наш телефонный разговор проходил без свидетелей. А отпечатки пальцев… Что ж, я уже назвал версию, которой буду придерживаться.

— Значит, ты не отступишься? Зачем же тогда было утруждать себя признанием?

— Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности, и я надеялся на твою изобретательность, которая всегда становилась поистине дьявольской, если требовалось вытащить из какой-нибудь ямы Лешу, Генриха, Прошку или Марка.

— Иными словами, ты надеешься, что я заткну друзьям рот и подам следователю версию самоубийства таким образом, что у него не возникнет неприятных вопросов ни к нам, ни к тебе?

— Ну, если тебе угодно выразить мою мысль имено так…

— Хорошо, я тебе помогу. Но у меня два условия. Первое: ты никогда никому не проговоришься, что Мефодий был в пятницу тринадцатого у Генриха. И второе: когда дело будет закрыто, ты уедешь куда-нибудь подальше, лучше всего — в Америку. После всего случившегося мне будет неприятно тебя видеть или даже слышать о тебе.