Варвара Клюева - О мертвых — ни слова

— У меня только одно предположение. Они заключили сделку, и Варвара дала этому Селезневу обещание не разглашать ее. Селезнев, со своей стороны, сообщил факты, которые она перечислила, и пообещал оставить нас в покое до пятницы. Но если так, то возникает вопрос: какова плата? Чем Варвара заслужила это беспримерное милиционерское доверие?

— Ты намекаешь, что она ему все рассказала? — ужаснулся Прошка.

— Не может быть, — пробормотал Генрих.

— Я тоже так думаю. Она не могла пойти на такое. Где гарантия, что капитан сдержит слово насчет пятницы? В противном случае сделка не принесет нам ничего хорошего. Варька не дура. Она не стала бы так рисковать.

— А вдруг Селезнев предоставил ей какие-то гарантии? — спросил Генрих.

— Какие, например? — ернически полюбопытствовал Марк. — Денежный залог? Подтвержденное железными уликами признание, что он убил свою бабушку? Не может тут быть никаких гарантий. Итак, что дала ему Варвара в обмен на информацию и обещанную отсрочку?

— Деньги? — предположил Прошка.

— Умница! — похвалил его Марк. — Целых двести рублей, что остались у нее после покупки люстры. Ясное дело, за такую сумму ни один капитан милиции не откажется снять погоны и сесть за решетку!

Прошке его тон не понравился.

— А что еще Варька могла ему предложить, если не деньги и не информацию? Свое роскошное тело?

Я, конечно, поняла, что его сарказм направлен на Марка. Но мое роскошное тело представляет собой сорок восемь килограммов костей, обтянутых кожей, посему я просто не могла спустить Прошке этот выпад.

— А почему бы и нет? — заорала я, ворвавшись на кухню. — Раз уж находятся охотницы до бурдюка с салом вроде тебя, то почему мой стройный девичий стан не может показаться кому-то соблазнительным?

— Может, конечно. — Прошка пожал плечами. — Ведь есть же любители трупов, значит, самым последовательным из них, наверное, нравятся и скелеты. Только мне казалось, этих ценителей держат не на Петровке.

В тот день мы больше не занимались расследованием убийства. Остаток вечера прошел за теплой, дружеской беседой.

На следующее утро Прошка попытался было продолжить вчерашнее развлечение, но его не поддержали. Не знаю, как остальные, а я почти физически ощущала убегающее время — словно смотрела на песочные часы. Марк, видимо, тоже. Когда хмурые и невыспавшиеся (чтобы попасть на последнюю до перерыва электричку, пришлось встать в восемь, а легли мы, по обыкновению, далеко за полночь) все собрались на кухне, он быстро пресек посторонние разговоры и направил беседу в надлежащее русло:

— Я понимаю: глупо надеяться, что вы способны хоть на минуту отвлечься от своей мышиной возни, но, может быть, кто-то все же дал себе труд подумать о деле? И если чудо свершилось, то не соблаговолите ли вы поделиться своими гениальными идеями?

Мы с Генрихом на выпад не отреагировали. Я продолжала вяло размазывать масло по ломтям нарезанного для тостов хлеба, Генрих расставлял посуду. Зато Прошка, взбивавший смесь для омлета, прервал свое занятие и радостно кинулся в драку:

— А что, собственных гениальных идей тебе родить не удалось? То-то же! Теперь мне понятна природа твоих вечных к нам придирок. Обычная зависть посредственности к личностям незаурядным.

— До сих пор твоя незаурядность проявлялась только в неумеренном обжорстве и склочности, — невозмутимо парировал Марк. — Сомневаюсь, что со вчерашнего дня положение вещей изменилось, но чего не бывает! Ты уже готов потрясти нас своей мудростью? Тогда приступай, только говори по делу.

— Я пришел к выводу, что меня и Генриха из числа подозреваемых можно исключить, — изрек Прошка. — Меня — понятно почему, а Генриха потому, что он рисковал лишиться новой квартиры. Зачем ему подкладывать самому себе свинью?

— Если это все, что ухитрился выдать твой жалкий умишко, то ты еще глупее, чем я думал, — вынес свой приговор Марк и движением ладони пресек Прошкин протест. — Занимайся уж лучше омлетом, мыслитель. А ты, Генрих, что скажешь?

Генрих поскреб в затылке.

— Я не думаю, что это убийство. Вспомни, как всех ошеломил приход Мефодия. Мы, наверное, полчаса не могли опомниться.

Мысленно вернувшись в прошлую пятницу, я вынуждена была признать правоту Генриха. Те полчаса застолья были похожи на пиршество Лотовых жен после известного эпизода с подглядыванием. Оцепенение охватило всех, даже Лёнича, который почуял неладное и догадался, какую он допустил чудовищную ошибку. Правда, оцепенение Лёнича ничего не доказывает. Ведь он-то знал, что приведет Мефодия, а значит, мог планировать убийство…