Джеймс Мэйо - Не трогай спящих

Худ повернул за угол, пересек мост и пошел вдоль канала. Вода была по-прежнему спокойной и затхлой. Дома, когда-то принадлежавшие знати, теперь превратились в обветшалые прибежища для бедняков. Здесь веревки с бельем тянулись над каналом. Из раскрытых дверей доносились звуки радио, перекрикивались друг с другом женщины.

На обратном пути Худ миновал обросшую лишайниками статую Гарибальди со львом; это был лучший лев Венеции, тоже весь разукрашенным лишайниками, а над ним возвышался Гарибальди, романтичный и высокомерный. Немного дальше под статуей Христа находился кинотеатр "Гарибальди" с какой-то мрачной коричнево-грязной афишей.

Из кафе он позвонил в отель. Сообщений для него не было. Кафе оказалось чистым и симпатичным, с чудным видом на залив. Худ выпил "кампари" с содовой и закурил. Время тянулось мучительно медленно. Охватившее его беспокойство все ещё не проходило и, расплатившись за выпивку, он решил вернуться к Скьявони, чтобы зайти в Академию, посмотреть картины и хоть немного отвлечься. Но по дороге понял, что сейчас ему не до того, чтобы рассматривать полотна Веронезе, Беллини или Тинторетто.

Паровые катера подбирали пассажиров практически в любом месте набережной. Он поднялся на борт одного из них, не особенно интересуясь, куда тот направляется, - всегда можно быстро вернуться, если окажется, что заплыл слишком далеко. Этот катер направлялся в сторону Лидо. Худ стал у борта, глядя на уплывавшую набережную, напоминавшую театральные декорации.

Катер довез его до остановки Санта Мария Елизавета. Вместе с ним сошла женщина средних лет в черном, в темных очках на длинном бледном лице. Худу показалось, что он видел её с продавцом лотерейных билетов на площади.

Вдоль широкой прямой улицы тянулись дешевые пансионы с их неизгладимыми запахами бедности, плачущими детьми, небогатыми туристами и массой людей, их обслуживающих. Худ всегда думал, что это - самое безобразное место в Венеции. Гирлянды электрических лампочек свешивались с платанов, раскинувших кроны над бесчисленными кафе, где почти никого не было. На кафе красовались вывески "Gelati" (мороженое (итал.) прим. пер.) и "проигрыватель-автомат". В окнах красовалась реклама десятков сортов мороженого на трех языках.

Худ остановился возле витрины с почтовыми открытками. Женщина в черном шла следом. Что-то в ней его очень беспокоило, но тут же из кафе вышел маленький лысый толстяк и заговорил с ней, а Худ отмахнулся от возникшего неприятного ощущения.

Он шел все дальше, пока не набрел на грязноватый скверик с дорожками, посыпанными гравием, несколькими тополями и красными деревянными скамейками. Вдаль уходила пустынная дорога вдоль моря. Вокруг не было ни души. Даже два киоска с пляжными шляпами и галстуками с выбитыми по трафарету видами Венеции были закрыты. На щите красовалась надпись "Бар-Дансинг-Ресторан-"Голубая Луна". Урны для мусора были набиты доверху и выглядели так, словно находятся в таком состоянии уже не меньше года.

Романтическое местечко, - подумал Худ. Атмосфера здесь была такой густой, хоть режь ножом, и само место донельзя отвечало настроению Худа. Впереди лениво плескалось, словно суп, Адриатическое море. С шипением позади проехал троллейбус. Худ оглянулся - женщина в черном одиноко сидела на красной скамейке.

Худ спустился к самому пляжу. Там оказалось кафе с синими стульями и несколько магазинчиков, торговавших ужасным местным стеклом и сувенирами. Гравировка на них гласила: "Я был в Венеции и думал о тебе". Пляж в обе стороны тоже был пуст. Ряды купальных кабинок, расставленных в двух футах друг от друга, были обнесены деревянной изгородью. Шикарная часть Лидо отсюда с роскошными отелями вроде "Эксцельсиора" оттуда не просматривалась.

Худ по ступенькам поднялся обратно. Все вокруг дышало миром и покоем. Женщина в черном по - прежнему сидела на ближайшей скамейке. На ней были ботинки с высокой шнуровкой и черный шарф вокруг горла. Худу померещилось, что она смахивает на убийцу, и ему это не понравилось.

Он вновь двинулся по дороге. Было тепло и спокойно. Молодые деревца вдоль дороги не давали тени. Между дорогой и купальными кабинками тянулась деревянная изгородь. Он продолжал идти дальше, так никого и не встретив. Все окна по высокому белому фасаду подобного утесу отеля в стиле короля Эдуарда были закрыты. Часы на его башне стояли. Казалось, они остановились, чтобы отметить смерть Эдуарда-миротворца. У дороги стоял огромный щит с рекламой крема от загара.