Станислав Гагарин - Цветы для механика с «Андромеды»

Федя пришел через полчаса. Он мрачно оглядел гостей, нехотя протянул, когда знакомили их, руку Гришке и вышел из комнаты. Обеспокоенный Игорь пошел за ним следом, Маша была с хозяйкой на кухне, а Гришка рассматривал комнату, большую на три окна, с телевизором, секцией, неуклюжими медведями из янтаря и сингапурским ковром над широкой тахтой, прикрытой пледом.

Игорь скоро вернулся, подавленный и злой, мялся, подбирая слова, и сказал Гришке, что муж, этот самый Федя, страшный ревнивец, полагает, что Гришку привезли на предмет обольщения толстухи, его жены…

Гришка обозлился, потом ему стало смешно.

— Зови его сюда, объяснюсь с кретином, — сказал он.

— Брось, не стоит, — сказал Игорь.

— Тогда я поехал, — сказал Гришка и направился к двери.

Игорь схватил его за рукав.

— Свежая идея, — сказал он. — Ведь в Лазурном наш рыбмастер, Данилов, живет.

— Смотри сам, — сказал Гришка.

Он подхватил сумку. Игорь позвал Машу, она, кажется знала все от хозяйки, и вместе вышли во двор.

Гришка вдруг поставил сумку на землю и бросился обратно, столкнулся в коридоре с женой ревнивого Феди.

Он вынул из холодильника бутылки и догнал Игоря и Машу. Обернувшись, Гришка увидел за углом Федю. Тот угрюмо смотрел, как уходили гости.

— Не оставлять же этому болвану, — сказал Гришка, протягивая Игорю бутылки. — Ты знаешь, где живет Данилов?

Данилова они искали долго. И когда нашли, узнали: его нет дома.

Маша, старпом и механик стояли у подъезда двухэтажного дома. Рядом носились ребятишки, поглядывая на незнакомых людей, напротив за самодельным столом разновозрастные мужчины громко стучали костяшками домино.

Дом стоял на берегу моря, и сквозь редкий частокол сосен продиралось в воде июльское солнце.

— Куда Данилов пошел? — спросили у сухонькой бойкой старухи.

— А к брательнику своему, — ответила бабка. — Это в Сенявино будет. С жонкой подался.

— Придут они сегодня? — спросила Маша.

Видно было, что Маша расстроена и устала, конечно.

— А наверно. Васька-то говорил мне: придем, Платоновна, засветло.

— А стаканчики, хозяйка, найдутся? — подал голос механик.

— Такого добра сколь хошь, — сказала Платоновна. — Да вы заходьте в хату, люди добрые, заходьте…

Маша нерешительно глянула на Игоря, Игорь улыбнулся виновато, он предложил тащиться сюда. Гриша потянул к себе сумку из Игоревых рук и шагнул вперед.

— Ну, принимай гостей, хозяйка, — сказал он.

А когда за столом разыгралось веселье, Гришка вызвал Платоновну в коридор.

…Сан Саныч предложил вприсядку, стали хлопать в ладоши и губами, музыки у хозяев не было, сооружать мелодию. Платоновна незаметно выскользнула из комнаты, закуску, видно, пополнить, и Гришка отправился следом.

— Кто такая? — спросил он Платоновну.

— Римма Сергеевна, наш агроном, — улыбнулась хозяйка. — Хорошая она женщина!

— Крокодил ваш агроном, а не женщина. Удружила, бабуся!

— Эх ты, — сказала Платоновна, — па-а-рень…

Она махнула рукой, смешно вздернула подбородок и засеменила к двери, откуда басисто бухал Сан Саныч:

…Даниловы пришли поздно, гости Платоновны порядком развеселились, но Данилов потащил их наверх, где занимал просторную, но без удобств, квартиру.

Наверху снова пели и плясали, танцевали под радиолу, а Римма Сергеевна сидела в углу стола, перед наполненным стаканом, даже не пригубила, и Гришка видел ее сквозь дымку в глазах. Платоновна, пригорюнившись, устроилась с Сан Санычем рядом. Квакала радиола. В комнате было душно. Черные дыры открытых окон не приносили прохлады. Вот громче заквакала радиола, и Гришка поднялся, качнулся, толкнув животом заставленный стол, подошел к Римме Сергеевне и наклонил голову.

Она поднялась навстречу, а Гришка вывел ее на середину и, уловив ритм, задвигал ногами. Женщина стояла перед ним, опустив руки, растерянно смотрела на Гришку, а Гришка двигал носками туфель и жестами приглашал ее последовать за ним.

— Я не умею, как вы, — тихо сказала Римма Сергеевна, и Гришка услышал, подошел к радиоле и сменил пластинку.

На высокой ноте разрыдалась труба и посыпала наземь синие блестки звуков. Гришка обнял Римму Сергеевну, шагнул с нею в сторону, повернулся, ощутил под ладонью худую лопатку и жалостливо погладил, как гладит больную дворнягу пьяный мужик на дворе.

Они закончили танец, и Гришка больше не приглашал ее.

Понуро сидел механик на стуле, к столу идти не хотелось, каша обрывочных мыслей тяжело ворочалась в голове, гудели голоса, и музыка, заглушая их, кругами носилась в комнате, понуро смотрел он в пол и узкие щели меж досок двоились…