Дик Фрэнсис - На полголовы впереди

Лошадь, украшенная цветами Мерсера Лорримора — красным и белым, как и на значке, который он добросовестно нацепил во имя процветания канадского скакового спорта, — заняла крайний бокс с внешней стороны дорожки. Светло-голубой и темно-зеленый цвета Даффодил оказались крайними с внутренней стороны. Высокий Эвкалипт, цветами которого были оранжевый и черный, стартовал точно в центре и сразу же оказался впереди остальных десяти лошадей, на самом острие стрелы, которую они образовали на дорожке.

Я смотрел сверху, из последних рядов главной трибуны, стоя над клубом, куда владельцы вернулись шумной толпой, чтобы наблюдать за скачкой. В мой бинокль-фотоаппарат цвета внизу, на дорожке, освещенной уже не греющим солнцем, выделялись четко и ярко, и следить за ходом скачки было легко.

Стрела скоро распалась и превратилась в ломаную линию — Премьер скакал по наружной бровке, Неженка по внутренней, а Высокий Эвкалипт все еще держался немного впереди. Две лошади Янгов, разделенные жребием, все равно сошлись вместе и всю дистанцию шли бок о бок, словно двойняшки. Флокати, в розовом, прижался к барьеру, как будто без него не знал дороги, и четыре других жокея взяли его в коробочку.

Когда они в первый раз проходили перед трибуной, Высокий Эвкалипт Ануинов все еще скакал впереди, но с ним почти поравнялся Премьер; Неженка держалась внутренней бровки, жокей с трудом сдерживал ее. Стараясь изо всех сил ради славы Канады, все одиннадцать прошли поворот и понеслись по дальней прямой, держась плотно, словно спаянные друг с другом. Когда они вышли на последнюю прямую, казалось, что так, тесной кучкой, они и придут к финишу.

Но на прямой кучка распалась. Часть ее вынесло в поле, и красно-белые цвета Премьера оказались впереди. На полкорпуса за ним скакали обе лошади Янгов, и тут Высокий Эвкалипт неожиданно рванулся в открывшийся перед ним просвет и занял место у барьера далеко впереди Неженки.

Толпа на трибунах бесновалась. Все ставили на Премьера. Рев, наверное, был слышен даже в Монреале. Канадские скаковые власти снова получили то, что хотели, — блестящий драматический финиш заезда на приз Скакового поезда. А Мерсеру снова пришлось мужественно смириться со вторым местом.

Это Ануины, пребывавшие на седьмом небе от восторга, подвели Высокого Эвкалипта к трибуне для награждения. Это Ануины из Австралии обнимали и целовали всех, кто оказывался поблизости (включая лошадь). Это Ануинов фотографировали, поставив по обе стороны от тяжело дышавшего победителя, на шею которого в знак его триумфа была накинута огромная цветочная гирлянда. Это Ануины получили кубок, чек на призовую сумму и выслушали речи председателя правления ипподрома и высших чинов Жокейского клуба, и этот день запомнится им навсегда.

Радуясь их победе, я опустил бинокль, благодаря которому разглядел даже слезы на щеках миссис Ануин, и тут увидел, что прямо подо мной, перед главной трибуной, стоит человек с костлявым лицом и, задрав голову, смотрит на окна клуба.

Дрожащими руками я поспешно снова поднес к глазам бинокль, навел его, включил автоматическую фокусировку, нажал на спуск и услышал тихий щелчок затвора. Попался!

Это был мой единственный шанс. Еще не успел передвинуться кадр в аппарате, как человек с костлявым лицом отвернулся и опустил голову, так что теперь мне были видны только его лоб и седые волосы, а еще через две секунды он пошел к трибуне и исчез из моего поля зрения.

Сколько времени он там простоял, я не имел никакого представления — слишком увлекся чествованием Ануинов. Я стал как можно быстрее спускаться с трибуны, но быстро не получалось, потому что все остальные направлялись туда же.

Снова оказавшись на поле, я нигде не мог найти костлявого. Вокруг бурлила толпа, и увидеть что-нибудь за ней было невозможно. Заезд, посвященный Скаковому поезду, был кульминацией программы, и, хотя предстоял еще один, он, по-видимому, никого особенно не интересовал. Поток красно-белых значков, бейсболок, маек и воздушных шариков устремился к выходу.

Кучка людей, окружавшая Ануинов, исчезла за дверями клуба, — несомненно, их ждали там еще шампанское и репортеры. Все остальные владельцы, вероятно, тоже будут там, с ними. Если костлявый смотрел на окна клуба в надежде, что увидит Филмера — или что Филмер увидит его, — то, возможно, Филмер спустится, чтобы с ним переговорить, и я, возможно, смогу сфотографировать их вместе — в один прекрасный день такая фотография может пригодиться. Стоит просто подождать — может быть, так и случится. И я стал просто ждать.