Виктор Меньшов: Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

Кое-как, с грехом пополам, наскреб я деньжат, заняв по чуть-чуть у всех, кого знал, съездил, накупил шапок. А зима-то и кончилась. И стоял я теперь, как дурак, под весенним пригревающим солнышком, без гроша, зато с кучей долгов близким людям, которые сами едва концы с концами сводили. А москвичи на эти надоевшие за холода меха даже глядеть не хотели.

Мрачнее тучи, я скучал над своим столиком, когда ко мне подошел Заур, здоровенный молодой чеченец, собиравший дань с лотков.

- Денги давай, - проронил он, скучающе зевнув и обнажив ослепительные зубы, которыми можно было перекусить пополам рельсу.

- Заур, ну чего ты ко мне пристаешь? - от скуки стал я его подначивать. - Я же еле торгую. Ты сам видишь. Ну пропустил бы меня один денечек для разнообразия.

- Э-э-э, - щелкнул он челюстью. - Зачем глупость говоришь? Я что, себе беру? Мое дело собрать и дальше отдать. Ты не знаешь, да? Торгуешь - плати.

- А если нечем?

- Слушай, Николай, ты старше меня. Я что тебе? Ты порядок знаешь. Нечем платить - уходи.

- А с чего это я должен уходить? - почему-то я незаметно для себя самого завелся, достали меня эти сопливые рэкетиры.

- Николай, я тебя добром прошу. Мы все справедливо делаем. Давай пять тысяч и торгуй. Ты должен мне отдать, я должен старшим отдать. Зачем глупости делать? Давай деньги.

- А почему я тебе должен? Я за место уже заплатил.

К нам с интересом прислушивались окружающие продавцы. Заур заметил это и нахмурился.

- Вот у соседа пять тыщ возьми, наторгуешь - отдашь ему. Я не могу тебя пропустить. У меня все точки подсчитаны. Ты не дашь - мне у кого-то придется больше взять. Это справедливо?

Вот тут я разозлился всерьез.

- А чужие деньги отбирать справедливо? Пошел вон, чучело нерусское! Не буду я вам больше ничего платить. Понял?

Надоело мне все это. Стоишь тут на морозе, одетый кое-как, нервничаешь, торговля не идет, налоговая полиция трясет, периодически проверки, налоги, лицензии, разрешение на торговлю, плата за место на рынке.

Заур стоял возле меня, медленно наливаясь кровью. До него дошел смысл сказанного. Вокруг уже гудели продавцы, обсуждая случившееся, подходили ближе другие торговцы, все тянули шеи.

Заур сделал было движение ко мне, но, оглянувшись, передумал, и просто ударил ногой по моему хлипкому столику. В снег, за день превращенный тысячами ног в грязное месиво, полетели мои несчастные шапки. У меня потемнело в глазах, и Заур тоже полетел сверху, сминая грузным своим, молодым и здоровым телом остатки моего товара и разбрызгивая грязь.

Он тут же вскочил на ноги - боец, ничего не скажешь - осмотрел свои новые джинсы и кожанку, которая лопнула на рукаве, хватанул себя за бритую голову, огляделся, увидел в самой грязной луже отлетевшую туда его красу и гордость, ондатровую шапку, заменявшую ему, по всей видимости, папаху, и лицо его исказилось от ярости. Он ощерился, словно собирался и вправду перекусить мне горло, подобрался и бросился на меня. В кулаке его сверкнул большой нож.

Видал я таких. Молодой ишшо. И горяч больно. Я сделал шаг в сторону, дождавшись, пока нож почти уткнулся мне в живот, и рука его проскользнула мимо, он сам пошел по инерции следом, я подсек его ударом по ногам, отчего Заур взвился в воздух и тяжело грохнулся лицом вниз. Нож отлетел, и кто-то из любопытствующих отбросил его ногой подальше.

Здесь все молча болели за меня. Конечно, никто в открытую не стал бы выступать на моей стороне, но тут все платили, и всем это было противно и унизительно. Я тоже не был сторонником борьбы за справедливость - за свои почти пятьдесят лет всякого повидал и понимал всю бесперспективность подобных затей. Но сегодня меня просто достали. Я сообразил, что ввязался в скверную историю. Заура я не боялся. Видал я таких - пучок за пятачок. Но о предстоящих последствиях догадывался.

Рэкетиры могли поиграть в благородство и порассуждать о справедливости, но только до тех пор, пока это не касалось их интересов. Особенно если это были интересы финансового порядка. Я знал, что открытого неповиновения мне не простят.

Заур тем временем с трудом встал. Джинсы разодраны на колене, куртка безнадежно испорчена, лицо разбито в кровь. Он вытер грязные руки о штаны, выплюнул выбитый зуб, принял боевую стойку каратиста и пошел на меня, длинно выругавшись не по-русски.

Ну, это мы тоже видали. То, что он знал про каратэ, я уже давно забыл. В степи у меня были хорошие учителя. К тому же в юности я служил на границе, а это тоже неплохая школа, да и боксом малость баловался, а по боевому самбо даже на союзных соревнованиях выступал. Мышцы я наращивал не на комнатных тренажерах, а почти по году пропадая рабочим в археологических экспедициях. Да и уличных боев провел, наверное, поболее, чем этот спесивый абрек.