Го Осака - Косые тени далекой земли

К тому времени отец мой, Сохэй, уже умер, но мачеха, Сино, и мой ныне покойный муж, Кёскэ, были живы. Моей дочери от Кёскэ, Мисаки, тогда было пять лет. Я никак не могла принять Кадзуми в мою семью. Поэтому я представила ее как дочь моих благодетелей и устроила все так, чтобы я смогла поддерживать ее, не включая при этом в семейный круг.

Меня очень огорчило, когда Кадзуми объявила, что хочет открыть бар, и я старалась, как могла, отговорить ее.

Ведь в каком-то смысле именно алкоголь и искалечил мне жизнь. Как же я могла на это согласиться?

Но в конце концов я сдалась на уговоры Кадзуми, для которой открытие бара было первым шагом к финансовой независимости. Взяв с нее слово не прикасаться к спиртному во время работы в баре, я скрепя сердце снабдила ее необходимым капиталом.

Только подумай, какую злую шутку сыграла со мной судьба! После всех мук, которые мне пришлось перетерпеть, чтобы избавиться от власти спиртного, я помогала своей родной дочери открыть бар!

Если бы ты знал, какое облегчение я почувствовала, когда Кадзуми рассказала мне, что будет жить вместе с твоим отцом! Она устроила мне встречу с ним, и я с первого взгляда поняла, что с этим человеком Кадзуми найдет свое счастье.

Меня печалит то, что они так и не отпраздновали свою свадьбу как подобает.

И, главное, я не могу простить себе, что способствовала ее смерти: напившись, она захлебнулась в ванне. Как проклинала я себя, когда услышала об этом от твоего отца! Ведь на самом деле виновата моя кровь, кровь алкоголички…

Я лелеяла в сердце тщетную надежду, что когда-нибудь смогу открыться перед ней, назвать ее дочкой… Почему мне довелось пережить своего собственного ребенка?

Мои муки немного облегчило то, что она оставила мне тебя. Ведь мне удалось сделать для тебя хотя бы частично то, что я не успела сделать для нее…

За окном рассвет. Я и не заметила, как быстро пролетела ночь.

Прости, что письмо получилось таким длинным. Я хотела бы написать еще многое, но, пожалуй, пора поставить точку.

Закончив письмо, я выпью.

Я не притрагивалась к алкоголю уже целых пятьдесят лет. Интересно, какой у него вкус? Я выпью столько, сколько смогу. Затем приму снотворное.

Надеюсь, мне удастся умереть. Умереть той смертью, которой я только и заслуживаю.

Напоследок хочу, чтобы ты знал: тебя ждет подарок – от бабушки внуку. Что это – поймешь потом. И прошу тебя, не отказывайся: мне совершенно необходимо, чтобы ты принял его.

Эти тридцать лет ты заменял мне Кадзуми. Ты был единственной опорой в моей жизни. Я хочу поблагодарить тебя за это.

Спасибо тебе. И прощай».

Рюмон встал, подошел к раковине и ополоснул лицо.

Некоторое время он стоял неподвижно, прижав полотенце к лицу, давая себе время успокоиться.

Принимать снотворное ей уже не понадобилось. Она едва успела выпить полбутылки где-то припрятанной текилы мексиканского производства, когда инфаркт свалил ее с ног.

Причину инфаркта не оглашали, и узнал ее Рюмон уже после своего возвращения в Японию, от отца.

Рюмон вложил письмо обратно в конверт. Затем спрятал конверт вместе с блокнотом в бумажный пакет. И только кулон положил в карман пижамы.

Открылась дверь, и вошел Сабуро.

Присев на стул, он самым будничным тоном проговорил:

– Ну, как на душе у человека, нашедшего свою бабушку?

Рюмон, вздрогнув, посмотрел отцу в глаза.

В лондонской больнице Рюмон познакомил отца с Гильермо. Сабуро также встречался и с женой Гильермо Леонорой и с его сыном Дональдом. Тем не менее, подумав о будущем семьи Гринов, Рюмон решил не говорить отцу о том, что его мать была дочерью Гильермо и Кивако.

Разумеется, Грины тоже не стали распространяться об этом. У Гильермо не было ни малейшего желания возвращаться в Японию, и он твердо решил дожить свою жизнь в Англии.

Таким образом, Сабуро не знал, что Гильермо был дедом Рюмона, и считал его всего лишь тем японским добровольцем, которого его сын отыскал, выполняя рабочее задание.

И вдруг Сабуро заявляет, что Кивако – бабушка Рюмона.

– Ты что, письмо читал, что ли? – рассердившись, спросил его Рюмон.

Сабуро усмехнулся:

– Ну вот еще, стану я читать чужие письма. Я просто догадался. Я все эти тридцать пять лет наблюдал со стороны, как Кивако держится с Кадзуми и с тобой. И вывод мог быть только один. То же самое и с Гильермо – наверняка ты здорово ошарашил старика, когда наконец вышел на него. Потому-то я тогда тебе по телефону и посоветовал не особенно копаться в прошлом.