Егор Роге - Опустошение

– Тенгиз – это моя забота, – продолжил я, – ты должен сделать то, что я тебе сказал.

– Я сделаю, – ответил Артем, – и что дальше?

– Дальше вот что. – И я достал из папки, которая лежала передо мной, документ и положил его перед Артемом.

Это был договор о покупке долга Артема у банка ПКБ, в котором работал Любомир.

– Что?! – зло сказал Артем. – Ты мне еще и это предлагаешь оплатить?

– Это цена твоей безопасности, Артем, – ответил я, – а еще точнее, это мой подарок тебе.

Я объяснил ему, что расскажу Тенгизу о том, что снимаю все претензии с Артема.

– Разумеется, Тенгиз будет очень недоволен и даже потребует какой-то неустойки за беспокойство. И тогда я подарю ему право требовать у тебя шестьдесят тысяч. Оно совершенно законно, и я думаю, что Тенгиз примет его, немного поломавшись.

– Мне придется отдать Тенгизу шестьдесят тысяч? – уточнил Артем.

– И это самое лучшее, что может быть в твоей ситуации, Артем, – подтвердил я.

Артем набрал офис Пьера Лассаля. Весь разговор был проведен на громкой связи, и я слышал каждое слово. Пьер назвал Артема негодяем. И это было не самое плохое из того, что он заслужил.

Документ об отсутствии претензий по поставкам также был отправлен в Канаду, а мне сделали его копию.

– Ты обещаешь, что сдержишь свое слово? – спросил Артем, когда я выходил из офиса.

– А ты потерпи пару дней, Артем, – ответил я, – тогда и узнаешь.

У самого выхода из здания, когда я уже прощался с охранником, меня догнала Вероника.

– Я хочу сказать вам… тебе. Я хочу сказать тебе спасибо!

Я ничего не ответил и вышел из здания. Больше никаких дел тут у меня не было.

Все снова вошло в привычное русло.

Артема я не увижу много лет, а в первое время даже ничего и не услышу о нем.

На следующий день, после встречи с Артемом в его офисе, о которой он будет вспоминать всю оставшуюся жизнь, я беседовал с Тенгизом.

Он должен был с легкостью согласиться на мое предложение, лишь ради того, чтобы позволить немного заработать своим людям, сам-то он был птицей совсем другого полета.

Мы встретились с Тенгизом и Георгием в грузинском кафе на Первой Брестской улице, недалеко от Белорусского вокзала. Беседа под хорошее вино, шашлык, лобио и рассольные сыры не могла не быть дружеской.

– Так ты уверен, что у него нет денег – уточнил Георгий, – как же он будет вести свои дела?

– Дел-то немного осталось, – ответил я, – скоро все про него забудут.

– Так ты снимаешь с него претензии? – серьезно спросил Тенгиз, – я думаю, что это неправильно.

– Да толку-то от этих претензий, Тенгиз, – отвечал я, – он заплатил налоги, думал жить вечно, наверно, вот и просел.

– Несуразность какая-то, – Георгий вступил в разговор, – наверно, ты с ним договорился, а?

Георгий и Тенгиз рассмеялись. Шутка мне не понравилась, но я не подал вида.

– Да нет, деньги ушли, – произнес я, – я видел отчеты.

Тенгиз пожал плечами.

– Нет так нет, нужна будет помощь – обращайся.

– Ты нам не должен, – подтвердил Георгий, – только поклянись, что ни о чем не договорился с Артемом после того, как диктофон выключил.

Непростой момент.

– Я клянусь, что не взял и не возьму от него ни цента в обход вас, – ответил я, – и чтобы вы не напрасно потратили свое время на эту операцию, я хочу подарить вам это.

Я достал документы по долгу Артема, который я выкупил у ПКБ. Рассказав об этой истории, я выразил надежду, что шестьдесят тысяч долларов – хорошая компенсация.

Тенгиз и Георгий что-то коротко обсудили по-грузински.

– А ты вообще не получишь никаких денег? – уточнил Георгий. – Я не встречался с таким раньше.

– Нет, – ответил я, – заберите у него то, что он вам должен, а я и так удовлетворен полностью.

– Delenda est Carthago! – неожиданно произнес Тенгиз.

– Что? – переспросил я.

– История, друг мой, – улыбаясь произнес он, – Карфаген должен быть разрушен!

Историю я знал хорошо. Катон, сенатор Рима, каждую речь завершал этими словами. Я был удивлен не только знаниями Тенгиза, но цитированием сенаторов на латыни.

– Наверно, так и будет, Тенгиз. Он все разрушит своими руками.

Все прошло, как я и планировал: мы расстались друзьями.

Макс и Ира, а позже и Марк, который, вернувшись из больницы, приступил к работе, с удовольствием носили бы меня на руках, по крайней мере первые пару лет, будь Москва поближе к Монреалю. Марк сказал, что считает себя моим должником до конца жизни. Единственным человеком, кто не разделял общей радости, была Евгения. Она считала, что Артема нужно «добить», хотя не могла объяснить рациональность своего желания.