Григорий Славин - Чумовой рейс

Дом был куплен у одного сбегающего в столицу начинающего прозаика. Как стало известно через несколько месяцев, прозаик немножко умер. Тоже в окно посмотрел, наверное. В Бирюлеве где-нибудь. С этого все и началось. Верующая через бабок в бога Кира твердила, что дух начинающего прозаика вернулся в деревню и сейчас требует признания. Немного взвинченный крещеный атеист Гриша заорал, что поэт все деньги получил до последней копейки, что настоящие прозаики после смерти признание как раз и получают, и пошел он вообще на хер. Но Кира была непоколебима: прятала на ночь, крестясь, топор, а каждое утро и даже по ночам требовала поскорей продать дом, пока прозаик не нашел спички. Гриша упирался изо всех сил, потому что в деревне ему понравилось: не нужно покупать губки для обуви. А если Кира на самом деле добра семье желает, то пусть поможет топор найти, а то замок к калитке прикрутить нечем.

Но в ту же ночь раздался душераздирающий вопль, уходящий по синусоиде куда-то вниз. Словно крейсер свалился в водопад с включенной сиреной.

Фельдшер Гришу успокоил: перелом ноги – ерунда, срастется как у собаки. Куда больше его беспокоит душевная организация тети. Во время наложения гипса она утверждала, что видела Буйнова. Любимый певец зашел к ней в спальню в клубах оранжевого дыма, и из одежды на нем была только гитара через плечо. Он неубедительно пообещал тете многократный и запоминающийся секс, заверил, что никого не хочет так, как хочет ее, утверждал, что обнимает другую, а думает о тете, – словом, вел себя точь-в-точь как покойный дядя. Тете этот визит показался странным, и она, чтобы не испортить мнение о творчестве артиста, бросилась, как ей показалось, в дверной проем. Приземление на «дамские пальчики» с оконной рамой на плечах оказалось для нее полной неожиданностью. Раньше такого за тетей не наблюдалось. Большее, на что хватало ее эксцентрики, – это на жалкий шепот: «Вы не правы». А тут нате, все в томате. Это еще Кира не знала, что люди помидоры уже подвязали. А то еще неизвестно, чем бы этот паркур закончился.

Интимный разговор с фельдшером убил в Грише стоика. Он выдал санкцию на продажу, и уже через неделю Кира сбыла проклятую недвижимость вместе с топором и Буйновым. Теперь она снова ищет дом, но прежде проверяет, не жили ли в нем начинающие прозаики.

А болгарский перец вырос – новая хозяйка рассказывала – просто прелесть: морозоустойчивый, кустистый. Ей по подбородок, и, знаете, с такими крупными бордовыми цветами; она его до середины ноября на рынке продавала. По 50 рэ за букет. С оформлением – 70.

И вот, значит, дом продан, новый не куплен, Кира укатила с богатеньким чухомором, а Гриша спит в каюте на четверых.

Слава поднял воротник куртки и вздохнул. Антоныч прав, эта жизнь – не лучшее время для женитьбы.

Добравшись до двести восьмой каюты, они остановились и перевели дух.

– Знаешь, – сказал Гера, останавливая руку Антоныча, – женщин нужно шантажировать разоблачением. Если Колобок сюда шныряет тайком, значит, его подруга боится огласки. Так что действуем наверняка.

Не сводя взгляда с Геры, Антоныч постучал в дверь.

– Откуда ты этого нахватался? Ты же даже ребенка в темноте не напугаешь.

– Хватит болтать, – рассердился Гера. – Стучи еще.

Замок клацнул, и дверь приоткрылась на длину цепочки. Галина Самородова тщательно оберегала свое добро и непорочность.

– Вы не официанты, – произнесла она, разглядев в темноте лестничной клетки двух незнакомцев.

– Мы знаем, – сказал, вставляя в просвет ногу, Антоныч. – Мы выездная бригада суда. Для полного комплекта не хватает адвоката, но ты, красавица, кажется, и не заявляла, что он необходим.

– Что вам нужно?! – Галка, не выдерживая напора двух тел, отступила внутрь каюты.

Пока Гера объяснял перепуганной хозяйке причину столь внезапного появления в ее номере мужчин, Антоныч прошелся по каюте. Во всех ее углах стояли коробки и баулы. Двухкомнатный номер Самородовой представлял собой упакованную по всем понятиям базу. Если бы Антонычу сейчас попалась стойка с работающим контрольно-кассовым аппаратом, он бы ничуть не удивился. Вместе с тем мужским духом здесь и не пахло. В ванной несколько «гостевых», прозрачных пеньюаров, тапочки, выполненные в виде собачек и зайчиков, десяток новеньких зубных щеток в серебряном стакане… Все готово к приему гостей, но ни для одного из них тут не нашлось бы махрового халата пятидесятого размера или более-менее сносных тапок, которые мужику было бы не позорно надеть на ноги.