Ольга Володарская - Тайный дневник Лолиты

Но к Лаврентию при всем при этом он испытывал симпатию. Ему даже внешность Кондрашова нравилась, хотя многие находили ее блеклой, невыразительной. Среднего роста, худощавый, белобрысый, Лавр не бросался в глаза. Если бы не родимое пятно в форме креста на лбу, вряд ли бы его вообще замечали. Но Виктор, который любил рассматривать лица, отметил при первом же знакомстве, что у Кондрашова очень тонкие, можно сказать аристократические черты. Благородный нос, четкий рот, высокие скулы. Глаза хоть и небольшие, но выразительные.

Сам Виктор был похож на мафиози. Причем нижнего звена. Рост – два метра, вес – сто двадцать килограммов, литые бицепсы, бритый череп, волевая челюсть. Если бы Саврасов не начал лысеть, он ни за что бы не обрился. Но кудри над ушами и небольшой островок волос на лбу делали его смешным. И Виктор стал сначала стричься под машинку, а потом убрал волосы под ноль. Без них он выглядел лучше, но опаснее, что ли. А так как Саврасов от природы был крупным, да еще любил спорт, много занимался им, то фигура его с возрастом приобрела пропорции боксера-тяжеловеса. Сними с него итальянский костюм, надень атласные шорты да перчатки и выпусти на ринг, Виктор там смотрелся бы гармоничнее, чем в своем офисе.

Тем временем с улицы вернулся Козловский. За ним следом – братья. Оба маленькие, как гномики. Даже официантка, казавшаяся Виктору дюймовочкой, была вровень с тем, что повыше. Или уж просто гиганту Саврасову все, кто ниже ста восьмидесяти, кажутся лилипутами?

Горячее подали. Картофель с куриной голенью. Виктор и не предполагал, что такое подают не только в столовых или привокзальных бистро, но и в ресторанах, пусть и не престижных.

– Не ел пюрешки с окорочками с начала девяностых, – проговорил Андрей азартно. – Хочу! Блин, хочу… – И, потирая руки, направился к своему месту.

Седаков сел за стол. Понюхав пюре, кивнул.

– Да, точно хочу! – И, не дожидаясь остальных, принялся есть, сопроводив начало трапезы фразой: – Надо слопать, пока не остыло.

– А где именинник? – спросил Козловский, тоже подойдя к столу и взяв из вазы яблоко. – Хотелось бы поскорее увидеть сюрприз и ретироваться.

– Интересно, что в его качестве будет продемонстрировано? – хмыкнул Андрей. Затем, отодвинув тарелку, проворчал: – Ну и гадость это пюре… Фу.

– Певца, наверное, пригласил, – предположил Лаврентий.

– Ага. Стинга, как ты на свой юбилей.

– Стинга вряд ли, – спокойно возразил Кондрашов. – А вот какого-нибудь барда, он вроде любитель…

– Или фокусника, – подал голос один из братьев. Тот, что повыше.

– Лучше бы стриптизершу, – усмехнулся второй.

Все заулыбались. Представить моралиста профессора в обществе стриптизерши было решительно невозможно. Он ни разу не продемонстрировал естественной мужской слабости. Даже двадцать лет назад, когда Стариков был еще относительно молод, он не заигрывал с коллегами женского пола и симпатичными студенточками. Вел себя если не как робот, то как евнух.

Виктору хотелось пить. Но на столе стояла лишь цветная газировка. Ни тебе минералки, ни простой воды в графине. Только что-то кошмарно красное, зеленое и желтое, разлитое в полуторалитровый пластик.

– Девушка, принесите, пожалуйста, воды, – окликнул он официантку. – Можно просто кипяченой.

Она, не оборачиваясь, кивнула и направилась к двери, ведущей в кухню. Саврасов, посмотрев ей вслед, заметил, какие красивые у нее ножки. Им бы не по этой забегаловке ходить, а по подиуму, и не в растоптанных кроссовках, а в изящных туфлях на высоченной шпильке.

От этих мыслей Виктора отвлек грохот. Резко обернувшись, он увидел, как распахнулась дверь туалета – она стукнулась о стену, отсюда и грохот – и из нее показался старик. Его шатало из стороны в сторону, точно смертельно пьяного. По лицу катился пот. Глаза были вытаращены, а руки сведены судорогой.

– Алексей Алексеевич, что с вами? – испуганно вскрикнул Козловский. – Вам нехорошо?

Ответа не требовалось. Всем было ясно, что имениннику не просто нехорошо, а очень и очень плохо. Его лицо, еще несколько секунд назад иссиня-бледное, стремительно начало краснеть. Белки выпученных глаз пошли алыми «трещинками» – это лопнули капилляры.

– Убийца, – прохрипел старик, выбросив скрюченную руку вперед, ткнув ею в Виктора. – Отравитель!

И, с трудом выплюнув изо рта это слово, рухнул на пол.

Его «потрескавшиеся» глаза закатились.

Рот распахнулся и застыл.

Кисти рук, похожие на когтистые лапы птицы, задрожали и обмякли.