Буало-Нарсежак - Из царства мертвых

— Поедем в Версаль или в Фонтенбло? Или лучше останемся в Париже?

— Как хотите…

Всегда один ответ. Однако через пять минут она уже хохотала, очевидно, ей было весело; лицо ее розовело, она сжимала руку Флавьера, и он ощущал, как ее переполняет энергия. Иногда, не удержавшись, он шептал ей на ухо: «Вы очаровательны!» «Правда?» — вскидывала она на него глаза. У него всегда мгновенно щемило сердце, когда приходилось встречаться взглядом с ее голубыми глазами, такими светлыми, что дневной свет, казалось, слепил их. Она быстро утомлялась и вечно хотела есть. В четыре она полдничала булочками и чаем с вареньем. Флавьеру не особенно нравилось заходить в кондитерские и чайные салоны. Поэтому он старался как можно чаще увозить ее за город. Поглощая ромовые бабы и эклеры, он испытывал мучительное чувство вины, потому что шла война и мужья буфетчиц, вероятно, были сейчас где-то там, между Северным морем и Вогезами. Но он понимал, что еда необходима Мадлен как раз для того, чтобы справиться с той бездной небытия, с той темной пропастью, которая в любую минуту готова была поглотить ее.

— Вы напоминаете мне Вергилия, — признался он как-то.

— Но почему?

— Помните то место, когда Эней спускается в подземное царство к Плутону? Он истекает кровью, а тени мертвых слетаются на запах. Насытившись кровавыми испарениями, они на какое-то время обретают телесную оболочку и вместе с тем способность говорить; и тогда они горько оплакивают солнечный мир живых! [3] Имеется в виду эпизод из «Энеиды» Вергилия, эпической поэмы, повествующей о похождениях Энея, легендарного родоначальника Рима и римлян.

— Да, но я не вижу…

Он подвинул ей тарелку с рогаликами.

— Ешьте… Это все вам… Мне кажется, что вам тоже не хватает осязаемости, реальности. Ешьте же! Бедняжка Эвридика!

— Вы меня смущаете… вашими мифами!

Немного погодя она добавила, поставив на стол свою чашку:

— Эвридика! Как красиво! И правда, вы ведь вытащили меня из Ада…

Но ему вспомнились не грязные набережные Сены, а логова в скалах на берегу Луары, подземелья, в которых всегда было слышно, как стекает одна и та же нескончаемая капля воды… Он накрыл ладонью руку Мадлен.

С тех пор он в шутку стал звать ее Эвридикой. Назвать ее Мадлен он не решался. Из-за Жевиня. Ведь Мадлен была замужем за другим. Зато Эвридика всецело принадлежала ему: ведь он держал ее в своих объятиях, промокшую до нитки, когда с нее ручьем стекала вода, когда глаза ее сомкнулись и тень смерти осенила ее лицо. Пусть он смешон! Его жизнь была лишь беспрерывной мукой, чередой тягостных впечатлений! Никогда раньше он не знал такой умиротворенности, такой полноты идущей из глубины души радости, в которой бесследно растворялось все его недавнее прошлое, полное страха и угрызений совести. Как долго ждал он встречи с этой ослепленной неведомым женщиной! Наверное, с тринадцати лет. С той самой поры, когда он впервые прислушался к мрачной сердцевине земли, к ее темным глубинам, населенным призраками и феями!

Зазвонил телефон. Он схватил трубку. Он знал, кто мог ему звонить.

— Алло… Это вы?.. Свободны?.. Да я просто счастливчик! Да, работы много, но ничего срочного… Вам было бы приятно? Правда?.. Ну, значит, решено. Только бы мне успеть сюда к пяти… Нет, решайте сами. Это так мило с вашей стороны, но мне, право, неудобно… Может быть, в музей… Пусть это не слишком оригинально, но все же… Сентиментальная прогулка по Лувру?.. Нет, не все сняли. Кое-что еще осталось… Тем паче стоит поспешить… Хорошо, договорились… До скорого.

Он бережно положил трубку на рычаг, будто последний отзвук любимого голоса еще оставался в ней. Что принесет ему этот день? Вероятно, ничего нового. Положение было безвыходным. Никогда Мадлен полностью не излечится. Зачем себя обманывать? Возможно, с тех пор как он окружил ее вниманием, она не так часто помышляла о самоубийстве. Но в глубине души она оставалась такой же одержимой. Что же ему сказать Жевиню? Открыть без утайки все, что у него на уме? Флавьеру казалось, что он в заколдованном круге.

Бесконечно перебирая одни и те же мысли, он приходил в отчаяние. Ему уже казалось, что ум его окостенел, иссох и не способен найти выход…

Он взял шляпу и вышел из дому. Клиенты могут зайти попозже, а если не зайдут — ничего не поделаешь!

А что, если Париж начнут бомбить, война затянется и он поймет, что должен пойти на фронт? В любом случае на будущее полагаться не приходится. И только любовь, сиюминутная жизнь, льющийся на листья солнечный свет еще имеют какой-то смысл!