Фил Уитейкер - Портрет убийцы

— Ну хорошо, у нее была депрессия, она была алкоголичкой, в каком-то другом смысле не годилась быть матерью?

— Мистер Форшо, должен сказать, я не понимаю, куда ведут ваши вопросы. Мы говорим о событиях, которые произошли в далеком прошлом. А следствие ведется об отце мисс Артур. Я не уверен, что понимаю, при чем тут недостатки матери или что-либо, связанное с ней.

— Извините, сэр. Я просто пытаюсь установить, что побудило женщину отдать своего ребенка. Мне это кажется необычным. Мне хочется узнать больше о матери и, возможно, больше о характере покойного.

— Хорошо, можете продолжать.

— Благодарю вас. Мисс Артур, как я уже говорил, известна ли вам причина, по которой вашу мать могли счесть недостойной воспитывать вас?

— Нет, но я ведь ее не очень хорошо знала.

— А ваш отец? Наверняка он в какой-то момент говорил вам, почему так получилось?

— Он всегда говорил, что моя мать не любила Лондон. У него была работа, а она, мне кажется, так никогда здесь и не освоилась. Они переехали из Ноттингема, когда мне было три года, и мама оставила там свою семью и друзей, а работа папы требовала частых и долгих отсутствий.

— И это было достаточным основанием, чтобы бросить вас?

— Я не знаю, «достаточным основанием» или нет, но так она поступила.

— Хорошо, поставим на этом точку. Мисс Артур, переходя к событиям недавнего времени, когда в последний раз вы видели вашего отца до его смерти?

— Две-три недели назад.

— Две-три недели. Так три, четыре, пять или шесть?

— Я не уверена. Никогда не думала, что надо считать.

— Я вам это и не предлагаю. Просто подвожу вас к тому, что, как вы сказали суду, вы не видели в отце никаких изменений в период, предшествовавший его смерти, на самом же деле вы и не могли ничего видеть, верно?

— По крайней мере раз в неделю мы говорили по телефону.

— Значит, говорили по телефону. Понятно. Мисс Артур, а где работал ваш отец?

— Он работал охранником.

— Я не об этом вас спросил. Где он работал?

— На складе доставки в Теддиштоне, он стоял у барьера…

— Как называлась компания?

— Я не помню.

— Сколько времени он там работал?

— Несколько лет. Четыре или пять.

— Шесть. Ваш отец шесть лет работал на одну и ту же компанию, и вы не помните, как она называется?

— Это, право, не имело значения.

— А вы знаете, сколько он получал?

— Нет.

— Девять тысяч четыреста фунтов в год. Мисс Артур, а чем занимался ваш отец до того, как стал ночным сторожем?

— Он не был ночным сторожем, он был охранником.

— Чем он занимался до этого?

— Он работал в полиции.

— Какой у него был чин перед уходом на пенсию?

— Он был инспектором.

— Да, это верно. Ваш отец был инспектором, он, как вы правильно сказали, ушел с работы с хорошей пенсией, затем, используя свой тридцатилетний опыт работы в качестве полицейского офицера высокого ранга, получил место ночного охранника в автопарке центра доставки продуктов «Лондис». Я искренне удивлен. Не могли бы вы подсказать нам, какого черта ему понадобилось так напрягаться?

— Мистер Форшо, должен вам напомнить, что я требую уважительного проведения опроса в данном суде. Кроме того, я снова не понимаю, куда ведет нас подобная манера обращения, способная разве что расстроить свидетельницу.

— Приношу извинения. Я просто… Я снимаю вопрос.

— Отлично. Мисс Артур, вы способны продолжать?

— Да, благодарю вас. Я в порядке.

(Расследование продолжается.)

На протяжении пары миль дорога круто поднимается вверх, делает резкие повороты и наконец выходит на заросшее утесником плато. С тех пор как мы выехали из Рюли, мы не видели ни одного дома, а впереди сплошное море вереска.

— Извини, — говорю я. — Опять ошиблась.

Я кручу руль — Холли очень веселится, глядя, как я махаю руками. Когда мы поворачиваем назад и едем в том направлении, откуда только что приехали, я улыбаюсь ей, говорю, что она — душенька. А она любит сидеть впереди: лучше видно, а кроме того, рядом родительница, которая дает карандаши, и солнечные очки, и мобильный телефон поиграть. Холли болтает ножками и смеется, точно езда с поворотами — это игра, устроенная для нее. Но долго так развлекать ее мне не удастся. Я признаю свое поражение и, вернувшись в поселок, решаю спросить, как надо ехать. Мне следовало сделать это в первый раз, когда я не туда поехала, — это избавило бы нас от всех трепыханий. Но мне хотелось, чтобы все прошло хорошо, чтобы я могла сказать Полу, что он нам больше не нужен.