Линда Фэйрстайн - Прямое попадание

В середине 1880-х Кэкстона зачаровал богемный стиль жизни молодых художников-парижан. Он купил несколько квартир на Монмартре и позволил некоторым нищим восходящим светилам изобразительного искусства жить там бесплатно, правда, они давали ему свои картины, которые он увозил в Америку.

Однажды в Париже, выпивая в компании Тулуз-Лотрека, Кэкстон познакомился с танцовщицей, на которой вскоре женился и увез в Штаты. Их сын, Лоуэлл II, унаследовал отцовское состояние – и деньги, и картины, – когда его родители умерли – утонули при крушении «Лузитании» в 1915 году. К тому времени ему уже было тридцать лет.

Поскольку страсть к искусству была у него в генах, младший Кэкстон продолжил дело отца, став покровителем многих художников, в результате чего значительно увеличил фамильную коллекцию. Он был популярной личностью на вечерах у Мэйбел Додж в ее доме 23 по Пятой авеню, где страстно защищал импрессионистов перед Линкольном Стеффенсом, Маргарет Сэнгер, Джоном Ридом и другими интеллектуалами, что собирались у Додж обменяться идеями, пока хозяйка попыхивала сигареткой в золотом мундштуке. На одном из таких soirees [8] он познакомился с будущей женой, гостьей Гертруды Стайн, по имени Мари-Элен де Нейи, известной патронессой авангардного искусства. Это было еще до Первой мировой войны. Наш хозяин, Лоуэлл III – или просто Третий, как любил называть его в детстве отец, – тоже унаследовал любовь к изящным искусствам.

– Первый художник, которого мне довелось встретить в жизни, – это Пикассо, – продолжил рассказ Кэкстон. – Это было в нашем парижском доме перед тем, как он отправился сражаться в Испанию. В то время у него была интрижка с моей матерью, хотя я, конечно, был еще слишком мал, чтобы это понять. И если вам интересно, то могу заметить, что отец воспринимал это спокойно. Взамен он получил несколько прекрасных картин для коллекции. Возможно, вам захочется на них взглянуть. Они висят в моей спальне. Я не выставляю их на всеобщее обозрение.

– Не могли бы вы рассказать о своей жене, мистер Кэкстон? – прервал его Чэпмен.

– У меня было три жены, детектив. Но я полагаю, вы имели в виду Дени?

– На самом деле, если не возражаете, можете сперва рассказать о двух предыдущих. А потом – да, мне бы хотелось услышать о Дениз как можно подробнее.

– О них мне почти нечего сказать. Пусть земля им будет пухом, – при этих словах Кэкстон взглянул на меня и слегка улыбнулся. – В начале войны я женился на Лизетт, – это было во Франции. Она умерла родами. Трагическая потеря. Я ее обожал. Моя вторая жена была родом из Италии, она воспитала ребенка Лизетт и подарила мне еще двух дочерей. Она погибла в Венеции, несчастный случай на воде.

– Ага, – прошептал мне на ухо Чэпмен, придвинув поближе свой стул, – что я тебе говорил? «Ребекка»!

Я не обратила на него внимания. И он задал вопрос Кэкстону:

– А где ваши дочери сейчас?

– Они выросли, вышли замуж и живут в Европе. И если вы хотите знать, любили ли они Дени, то мой ответ «нет». Жена была моложе их, и они никогда не ладили. Не виделись годами.

– Я понимаю, – кивнул Чэпмен. – Нам, разумеется, придется побеседовать с ними.

– Я скажу своим людям, чтобы они предоставили вам всю необходимую информацию.

– Давайте вернемся к Дениз.

– Разумеется, детектив. Я встретил Дени почти двадцать лет назад во Флоренции. Ей было…

– Вы уже овдовели к этому времени, мистер Кэкстон? – задал свой первый вопрос Мерсер.

– Только один раз, мистер Уоллес. Моя вторая жена была в полном здравии. Тот несчастный случай произошел несколько лет спустя. Так или иначе, я прилетел туда, чтобы посмотреть на работу Бернини, которую хотел приобрести. Первый раз я увидел Дениз в художественной галерее, и ее красота заворожила меня гораздо сильнее, чем красота скульптуры. Такого не случалось со мной уже многие годы.

– А она прилетела во Флоренцию, чтобы купить ту же самую скульптуру для Тейт? – спросила я. Об этом эпизоде ее биографии я прочитала ночью в Интернете, в статье про открытие музея.

Кэкстон одарил меня улыбкой:

– Вам пора научиться не верить всему, что пишут в газетах, юная леди. У Дени как раз заканчивался год, когда ее выбрали мисс Оклахомы, и она заняла второе место в конкурсе «Мисс Америка». Вы, наверное, тогда еще в школе учились, – кивнул Кэкстон в мою сторону, – и не смотрели ту церемонию. Ее выдвинула сеть отелей «Идабель». Дени была потрясающе красива, но напрочь лишена ораторского таланта и предпочла жонглировать жезлом, а не читать монолог из «Как вам это понравится?». Нельзя сказать, что зрители были от нее без ума. Но она получила стипендию в десять тысяч, и только ее и видели. Она стремилась во Флоренцию изучать искусство, о котором в то время не имела ни малейшего понятия. Посчитала, что если Энди Уорхолл смог всучить миру свои произведения, то и она найдет нишу. Я решил пойти по стопам деда, мисс Купер. Если Дениз не хватало породистости, то она прекрасно восполняла это своим, так сказать, натиском. Все схватывала на лету, и мне нравилось ее учить. Я должен был стать ее стартовой площадкой, подделать ее происхождение, как талантливый копиист подделывает картину мастера. Я придумал Дени расплывчатое и немного загадочное прошлое – она потеряла родителей в юном возрасте, но ей оставили наследство, которым распоряжались ее попечители. Детство прошло в заграничных школах-пансионах. Я перевез ее из пансиона в «Эксельсиор», где сам остановился, когда приехал в город. Нанял репетиторов по французскому и итальянскому – она вполне прилично говорила на первом и довольно сносно на втором. Большинство мужчин, с которыми она общалась, были заинтригованы и прощали ей небольшие несоответствия в сценарии. А на мнение женщин ей было плевать. Дениз никогда не хотела получить титул мисс Конгениальность.