Рауль Мир-Хайдаров - Из Касабланки морем

Повсюду стихийно сбивались группы, компании... Вскоре к ним присоединилась Наталья, и они уже втроем прогуливались по палубе.

-- Вы так увлеклись, что не слышали приглашения на ужин,-- сказала вдруг не без тайного укора Наталья, поглядывая на часы.

-- А я предлагаю сегодня обойтись без ужина,-- ответил Мансур Алиевич.

Девушки вопросительно смотрели на него. Атаулин, глядя на Ксану, улыбаясь, сказал:

-- Прощальный ужин я заказал в вашем любимом зале, и, думаю, нам нет смысла перебивать аппетит, правда, ужин чуть позже обычного, но, надеюсь, вы выдержите...

-- Ах, Мансур!-- в один голос воскликнули они, просияв, и тут же, словно опомнились, опять же вдвоем, перебивая друг дружку, заговорили:-- Вы должны были предупредить нас, это нечестно, мы не готовы к таким торжественным проводам, нам нужно переодеться..,

Обрадованные, чуть ли не бегом, они кинулись к себе в каюту.

Когда они пришли в ресторан, гулянье там уже было в разгаре. Атаулину было непонятно, почему азарт охватил весь зал, то ли туристов волновала встреча с приближающейся землей, то ли они столь бурно прощались с морем и кораблем? Впрочем, не все ли равно, сегодня здесь царил праздник.

На нарядно сервированном столе, крытом белоснежной крахмальной скатертью, у зеркальной стены, где обычно сидели они в этом зале, стоял в резной хрустальной вазе удивительно подобранный букет роз на высоких тонких ножках. От цветов невозможно было оторвать глаз, они невольно привлекали внимание каждого. Свежий благоухающий букет состоял из белых и красных роз, но составленных очень искусно: одна половина четко белая, другая ярко-красная. Букет не только притягивал внимание симметрией и цветом, но и заставлял задуматься, может быть, это какой-то символ, тайный знак? И поэтому, когда они втроем появились у стола, невольно привлекли внимание всего зала.

-- Какие красивые цветы...-- протяжно, почти нараспев сказала Ксана, склонившись над внушительной вазой и вдыхая аромат роз. Она, конечно, уже успела заметить, что цветы только у них на столе.

Наталья все-таки не утерпела и, сгорая от любопытства, еще раз, на всякий случай, величественно, как умеют только женщины, оглядела зал и спросила:

-- Мансур, а почему такие роскошные цветы только на нашем столе?

Атаулин отделался шуткой и пообещал выяснить это к концу вечера. А все объяснялось очень просто... Когда они сидели на веранде ресторана в Босфоре, ожидая посадки на теплоход, ему вдруг захотелось сделать девушкам что-нибудь приятное. Как раз рядом, через дорогу, находился цветочный магазин, и он попросил официанта, чтобы посыльный отнес из магазина, на борт, в его каюту, букет, составленный из белых и красных роз. Он даже не предполагал, что букет составят столь изысканно.

Вечер удался на славу: танцевали, веселились, вспоминали события заканчивающегося круиза, и странно, ни слова не говорили о дне завтрашнем, хотя Атаулин знал, что прямо с парохода девушки отправятся в аэропорт, самолет на Кишинев улетал через два часа после прибытия теплохода в Одессу. Уйти из ресторана последними на этот раз им не удалось, из зала попросили всех одновременно, несколько заранее предупредив и гася огни в зале,-- хотя никому в этот вечер уходить не хотелось. Уйти означало признать, что праздник кончился.

Выйдя из ресторана, они и впрямь ощутили, что праздник кончился. Родное море штормило, холодные брызги обдавали палубу, теплоход сильно качало, и привычная бархатная южная ночь с высокими и яркими звездами над палубой сменилась непроглядной и неуютной мглой. В разбушевавшейся стихии огромный теплоход словно сжался, куда и величавость его девалась, и музыки не слышно, и огни стали похожи на огни тревоги, а ведь еще вчера они сулили только праздник.

-- Вот и все, я звоню вам с вокзала...-- продекламировала негромко Ксана.

-- Надо же, первый шторм за все путешествие...-- ежась от пронизывающего ветра, попыталась поддержать разговор Наталья.

Но разговор не получался... Наверное, каждый думал о своем. И они торопливо распрощались...

Засыпая, Атаулин некстати вспомнил, что, читая официальный ответ газете, не обратил внимания, откуда исходила отписка, то есть на единственно недостающее звено в той трагедии, хотя помнил точно, что ответ был подписан женщиной, вторым секретарем обкома.

Спал он неспокойно, часто просыпался, то ли от шторма, то ли от волнения: шутка ли, завтра он тоже будет дома, самолет на Актюбинск вылетает часом позже, чем на Кишинев. И странно, в эти короткие минуты сна ему виделись не дом, не мать, а Африка, все его стройки, как в калейдоскопе, прошли перед ним, он словно еще раз оценивал сделанное...