Рауль Мир-Хайдаров: Из Касабланки морем

Рауль Мир-Хайдаров

Из Касабланки морем

Он прилетел в Касабланку рано утром на клепаном и переклепанном "Боинге" частной авиакомпании. Страна, в которой Мансур Атаулин работал последние три года, своей авиакомпании пока еще не имела.

В Касабланке он бывал не раз: получал грузы в местном порту, провожал и встречал большие группы специалистов, прибывающих на стройку. Из этого же аэропорта не раз вылетал в Париж, а оттуда на родину, в Москву, на высокие и зачастую неожиданные, совещания.

Похоже, таможенники -- народ с цепкой памятью -- уж заприметили его, поэтому в документах не копались, а сразу проставили штамп и пожелали счастливого пути. Едва он выкатил хромированную тележку с чемоданом и дорожной сумкой из здания таможни, ему засигналили сразу несколько такси --в этот ранний час, пока не приземлились большие самолеты из Европы, каждый пассажир был желанен.

Мансур Алиевич, обходя новенькие машины, направился к старой, немало побегавшей "Вольво", чем-то напомнившей ему нашу "Волгу",-- она и по цвету была горчично-желтой, как наши такси.

-- В порт,-- сказал Атаулин, и машина резво взяла с места, вызвав удивленную зависть у двух стоявших рядом таксистов, на новых, последней модели "Мерседесах".

Таксисты в Касабланке общительны, как и везде, и всю долгую дорогу вдоль моря они говорили о футболе,-- впервые марокканские футболисты удачно выступали и отбороч-ных играх на первенство мира.

За десять лет пребывания в Африке Атаулин работал и в англо-язычных странах континента, и во франко-язычных: поэтому знал хорошо и тот и другой язык, хотя когда впервые ступил на африканскую землю, владел только немецким. Да и тот немецкий, в общем-то сгодившийся на первых порах, он не учил специально. Так сложилось, что в маленьком захолустном райцентре на западе Казахстана, где

142

он родился и вырос, жили двор ко двору русские, немцы, татары, казахи. Л соседями Атаулиных, что слева, что справа были немцы -- Вуккерты и Штраигеры. Семьи российских немцев многодетны, не были исключением и их соседи. И общаясь с соседскими Генрихами, Сигизмундами, Вальтерами, Мартами и Паулями, он выучил их язык, а может, у него и склонность к языкам была.

Порт Касабланки старейший на континенте -- кого только не принимали его гавани и причалы; вот и сейчас не только порт, но и вся обширная акватория его были забиты судами, суденышками, могучими танкерами, сухогрузами под разными флагами -- удивительно, как только лоцманы управлялись в такой толчее.

Лето -- время морских путешествий, круизов. И на дальних причалах порта, отстроенных недавно, стояли, покачиваясь на легкой утренней волне, роскошные яхты, парусники - частные суда, с самыми немыслимыми названиями, вместо привычного флага страны на корме полоскались на ветру туманные символы и геральдические знаки владельцев этих морских красавиц. Издали эти причалы напоминали знаменитые акварели Марке. И подъезжая к порту, Атаулин подумал, что в морских портах расставания и встреч гораздо острее, чем на вокзалах и в аэропортах. Однако Атаулин решил возвратиться домой из Касабланки морем вовсе не потому, что был сентиментальным или восторженным романтиком,-- все объяснялось гораздо проще. Когда он заказывал билет на самолет, ему вдруг предложили: а не хотел бы он вернуться домой морем: трехпалубный теплоход "Лев Толстой" с советскими туристами на борту как раз совершает круиз вокруг Европы, на него можно сесть в порту Касабланки. Лететь снова в Париж и больше полутора суток дожидаться рейса на Москву было тоже не совсем удобно, а маршрут теплохода оказался "северным" -- через Барселону, Марсель, Неаполь, Пирей, Стамбул, и Атаулин, почти не раздумывая, согласился. Была и еще одна причина, в которой Мансур Алиевич не хотел признаваться даже себе: он устал, а тут комфортабельный теплоход, одноместная каюта первого класса, бассейны, спортивные залы, танцевальные холлы и целых восемь дней праздник вокруг -- круиз у людей все-таки. Восемь дней повсюду родная речь, от которой, честно говоря, отвыкать стал. А какие библиотеки на наших теплоходах! Это он знал хорошо. Для человека, прожившего десять лет за рубежом, не считая коротких наездов в Москву по делам, представлялся редкий шанс адаптироваться перед возвращением на родину как тут было не согласиться.

Покидал чужой берег Атаулин без грусти и сожаления, хотя и отдал ему десять лет, а в жизни взрослого человека это немалый срок, и на море смотрел, выискивая силуэт "Льва Толстого", тоже без слез на глазах, без комка в горле. Атаулин, сорока пятилетний мужчина, которому по выправке и энергии можно было дать на десять лет моложе, принадлежал к тому типу людей, для которых работа -- все, и они в ней -- в родной стихии. Чтобы выразить себя, им нужен простор, масштабы, самостоятельность, и во имя этого они жертвуют порой всем: личной жизнью, свободным временем, комфортом и прочими благами, хотя, если поразмыслить, на самом деле ничем они не жертвуют --работа, успех дела для них и есть все.