Рауль Мир-Хайдаров - Из Касабланки морем

Столик находился у стены, отделанной зеркалами, и девушки, чувствуя на себе внимательные взгляды, изящными движениями поправляли тщательно продуманные и аккуратно исполненные прически.

"Молодость прекрасна уже тем, что любой пустяк может обрадовать, поднять настроение, и хорошо, что я устроил сегодня и себе и им праздник",--думал Атаулин, глядя на подруг.

Когда он пригласил девушек в ресторан, одна из них шутя сказала:

-- Такой серьезный юбилей, двадцатилетие, тем более элеватора, стоит, мне кажется, отметить в валютном ресторане и нигде больше.

На теплоходе совершали круиз вокруг Европы не только соотечественники, но и многие иностранцы, и на верхней палубе располагался ресторан, где расплачивались валютой.

Атаулин согласился без раздумий и колебаний.

И сейчас девушки, давно закончившие институт и работавшие в каких-то учреждениях, радовались и веселились, как старшекласницы, впервые попавшие в молодежное кафе

Они танцевали с ним то поочередно, а то все вместе, втроем, благо современные танцы позволяют это. Но он

чувствовал, что каждой из них гораздо приятнее, когда они танцевали вдвоем. Он уловил их тщательно скрываемый интерес, любопытство к нему, и ловко гасил возникающее между ними соперничество за столом, был внимателен к обеим. И эта давно забытая игра, неожиданный пристальный интерес к нему, Волновали его, но не больше. Он ехал домой, и все его мысли были там, далеко, на родном берегу, и какой-то теплоходный роман, даже случись он, казался Атаулину пошлостью. Не с этого, совсем не с этого хотелось начинать ему жизнь дома, а теплоход казался ему частью родной земли, хотя он и не знал, с чего начнет новую жизнь, планов никаких у него не было -- он просто возвращался домой, как солдат после демобилизации. Солдат после демобилизации -- сравнение это понравилось Атаулину, все сходилось: все сначала, все с нуля. Правда, был жизненный опыт, а он многого стоил.

Оркестранты, одетые в костюмы в стиле "ретро", играли одно танго за другим -- в Европу вернулась мода на танго, а в этом зале моды придерживались. И вдруг Атаулину вспомнился оркестр Клайфа Вуккерта, ровесника и земляка. Интересно, где он, что с ним? Играет где-нибудь в одном из несчетных ресторанов, или стал, как отец, настоящим строителем? Но думать девушки ему не дали, предложили тост за этот вечер...

-- Отныне буду ходить на все юбилеи элеваторов, никогда не предполагала, что это так замечательно!-- закончила тост, кокетливо озоруя, Наталья, та, что была чуть старше.

Теплоход, сияя огнями, гремя музыкой, шел слегка штормящим морем. С каждой милей приближался родной берег, и кто торопил ход корабля, а кто хотел, чтобы праздник продлился дольше. И словно прочитав его мысли, Ксана грустно сказала:

-- Не кажется ли вам, что в последние дни наш ковчег слишком бойко пошел, родные ветра почувствовал, что ли?

-- Вам не хочется домой?-- удивленно спросил Атаулин.

-- И да, и нет. Но сегодня мне хорошо на корабле, в этом зале, где звучит такая музыка.-- Она взяла его за руку.-- Давайте потанцуем, Мансур,--хотя Атаулин помнил, что сейчас не ее черед.

Ресторан потихоньку пустел, одни уходили погулять перед сном на палубе, подышать морским воздухом, другие, записные гуляки, переходили в ночной бар, продолжать веселье. Атаулин с Ксаной и Натальей покинули ресторан последними. Проводив девушек на нижнюю палубу, где была их каюта, Мансур Алиевич поднялся к себе.

Настроение у него было замечательное, неожиданные воспоминания приблизили его к родному Аксаю, порядком уже позабытому, и впервые за много лет в нем запоздало шевельнулась гордость за свой элеватор, за зеленокрышие дома поселка, к которым он был причастен. С этими приятными мыслями он и уснул, и снился ему Аксай его молодости, парк под высоким звездным небом, и молодой Клайф Вуккерт, который почему-то наигрывал на трубе звучавшее сегодня в ресторане, берущее за душу танго. Утром, после завтрака, он с девушками на палубе смотрел, как "Лев Толстой", сбавив ход, медленно входил в Дарданеллы. Проход Дарданеллы относительно широкий, если сравнить с впереди лежащим Босфором, местами достигает шести-семи километров, но встречаются частые мели, и "Лев Толстой" осторожно шел вслед за военным турецким кораблем с развевавшимся на ветру зеленым флагом, где блестел шитый золотом полумесяц со звездой. Теплоход шел без лоцмана. Правда, когда на входе из турецкой крепости Чакаккале вышел навстречу юркий катерок, Мансур решил, что лоцман спешит на борт, а оказалось, что катер санитарный и требовали с него карантинный паспорт.