Владимир Гоник - Преисподняя

А сейчас они двумя пятерками медленно и настороженно шли друг за другом с интервалом в десять шагов и вглядывались зорко, ощупывая взглядом каждую щель, как научила их война.

Город в то лето полнился слухами. Гнетущая тревога растекалась по улицам, заползала в подъезды и подворотни, окутывала дворы, бульвары, парки, проникала в каждый дом и утверждалась прочно, как данная свыше.

Никто не в силах был опровергнуть ее, она была сильнее опровержений. Молва кочевала по объятому беспокойством городу, обрастала подробностями, хотя толком никто ничего не знал.

Днем тревога гасла в городской толчее, слабела и таяла, хотя угадывалась рядом, за спиной — поблизости и вокруг. К ночи страх овладевал Москвой, город замирал в немом ожидании, цепенел, затаившись в предчувствии неотвратимой беды.

…глинобитный сортир похож на станционный пакгауз, днем людно в прохладном сумрачном каземате, личный состав посиживает со спущенными штанами, покуривает в свое удовольствие, вспыхивают и гаснут сигареты, курцы затягиваются, перемигиваются в полумраке огоньки, жгучий запах хлорки ест глаза, но никто не спешит, чешут языками, не выпуская «калашниковых» из рук.

Странная, надо сказать, картина: по нужде с автоматом. Сидят служивые шеренгой на корточках вдоль стены, как курицы на насесте, стволы при себе — смех! Но это только на первый взгляд, на самом деле ничего странного, привыкли, и даже, напротив, странно отправляться в отхожее место безоружным.

Без оружия — никуда, без автомата на душе пусто и неуютно, словно тебя раздели догола, привычная ноша — автомат Калашникова.

Груз не тяготит рук, вселяет какую-никакую уверенность, без него тоска, сквозняк в груди навылет, шагу нельзя ступить, как калеке без костыля. И долго еще потом, долго вдали от войны рукам чего-то недостает, хватишься иной раз, вздрогнешь, забывшись, кольнет испуг и судорога сведет руку: где автомат? И острый мимолетный страх сожмет сердце.

Войну Сергей Ключников вспоминал редко. Самым прохладным местом в гарнизоне был сортир, вынесенный за край плаца, подальше от казармы. Крышу его от солнца прикрывали деревья, толстые глиняные стены удерживали прохладу. Здесь хоть на время можно было укрыться от жары — другого укрытия гарнизон не имел: над раскаленным плацем целый день висел одуряющий зной, солнце прожигало панаму насквозь, и даже ночью в казарме нечем было дышать. В сортире было сумрачно и прохладно.

Со временем здесь образовался солдатский клуб. В сортире вели разговоры, делились новостями, читали письма, травили анекдоты, выясняли отношения — да мало ли… Кроме того, здесь укрывались не только от жары, но и от начальства: офицеры имели свое отхожее место на другом краю плаца.

Позади сортира тянулся высохший арык, дно которого устилали опавшие листья. За арыком стоял высокий забор, верх его был укутан колючей проволокой и утыкан острыми кольями, днем забор охраняли часовые, ночью обходили усиленные наряды.

Снаружи гарнизонный забор окружали громадные голые пустыри. Они напоминали пустыню или лунный пейзаж: мертвая, усыпанная камнями земля, песчаные плеши, и если поднимался ветер, пыль застила солнце.

Прежде это место занимала зеленка — густые заросли, кусты, виноградники с упрятанными глубоко под землю от пересыхания родниками и арыками. Это была древняя оросительная система, спокон веку окружавшая кишлаки. Она покрывала целые долины, и при желании по ней можно было добраться из одной области в другую, не выходя на поверхность.

С устройством в кишлаке гарнизона зеленку решено было для безопасности убрать. Чтобы противник не мог скрытно подобраться к кишлаку, как объяснили шейхам через переводчиков сведущие политработники. И убрали, конечно, срыли, свели подчистую. Мощные машины проутюжили заросли, родники и арыки, и на глазах у плачущих крестьян превратили цветущую долину в безжизненный пустырь.

«Да поймите, мы о вас печемся, о вашей безопасности», — твердили жителям политработники, выполняя приказ о работе с населением, и досадовали на их непонятливость: те никак не хотели оценить заботу.

В одну из ночей кишлак исчез. Нет, на месте остались дома, лавки, амбары, дувалы, кузницы, даже мечеть осталась на месте — исчезли жители. Население ушло в горы, только ветхие старики и старухи да немощные калеки, не способные передвигаться, молча взирали из темных дверных проемов.

С тех пор гарнизон пребывал при пустом кишлаке, охраняя безлюдные улочки и пустые дома. Начальник гарнизона доложил по начальству, что безопасность обеспечена полностью, в гарнизоне многие получили боевые награды.