Владимир Гоник - Преисподняя

Спустя несколько дней Бирс и Джуди навестили Хартмана в палате.

— Хай! — приветствовал их Стэн и, бледный, обессиленный, улыбался кротко, сидя на хирургической кровати и опираясь спиной на подушки.

— Здравствуй, Стэн, — ответила Джуди, и вдруг ее словно током ударило: она вздрогнула и уставилась на лежащего у другой стены альбиноса.

— Это он! — прошептала она чуть слышно и всплакнула слегка — на радостях, что он жив, и в горести, что он ранен.

На кровати лежал молодой альбинос, который ее спас. Он же спас Хартмана, и выходило, что Бирс ошибся: он надеялся, их двое в подземном гарнизоне — один спас Джуди, другой — Хартмана, но оказалось, это один человек — один на всех.

Наверное, его можно было определить в безумцы. Таящийся от всех, окруженный смертельной опасностью, без проблеска надежды, замкнувшийся в себе, рискующий на каждом шагу, а главное — немыслимо одинокий, он не поддался стаду, его богам, и один — один! — противостоял тупой удушающей силе.

— Спасибо тебе, — Бирс пожал ему руку. — Ты сделал что-то невероятное!

— What is your name? [14] Как твое имя? (англ.) — спросила Джуди, а Бирс перевел.

— Марксэн, — ответил альбинос.

«О Боже! — подумал Бирс. — Маркс-Энгельс! Никуда от них не скрыться!»

Джуди поцеловала раненого, было заметно, как он оробел и смутился.

— Что с ним? — спросил Хартман, а Джуди растерялась и не знала, как быть.

— Что-нибудь случилось? — неуверенно спросила она.

Бирс перевел альбиносу вопрос, тот молчал, как бы колеблясь, стоит ли говорить, а сам покраснел, его белая кожа просто загорелась от прихлынувшей крови.

— Не смущайте его. Это первый поцелуй в его жизни, — сказал Бирс по-английски.

— На самом деле? — не поверил Хартман, а Джуди села к раненому на кровать и погладила по голове: от смущения тот не знал, куда деться.

Аня навещала раненых каждый день, Хартман уже не мог без нее и злился, если она не приходила.

Молодой альбинос целые дни смотрел в окно, за которым в тепле и тиши бабьего лета дремали старые клены, липы и тополя. В воздухе плавали желтые и красные листья, иногда переулком пробегал мимолетный дождь, по вечерам сквозь опадающую листву уютно светились разноцветные окна, и раненый часами неотрывно смотрел на чужую жизнь, о которой он ничего не знал и которая была для него тайной за семью печатями.

Он не знал ничего, что окружает человека с рождения, и теперь открывал для себя новый мир, которого был лишен, — все то, что человек узнает в младенчестве, — открывал и старался постичь.

Отряд готовился к последнему штурму. Изо дня в день штурмовые группы отрабатывали маневр под землей. Першин надеялся обойтись малой кровью, хотя понятно было, что за главный бункер альбиносы будут стоять до конца весь гарнизон.

В один из дней Першин наведался в госпиталь, навестил Хартмана и раненого альбиноса, которого все называли Марк.

С американцем капитан перекинулся несколькими словами, узнал, как идет лечение, нужна ли помощь и пожелал скорее подняться, — Аня помогла им с переводом. Першин подсел к альбиносу, который, не отрываясь, смотрел в окно.

— Я знаю, что ты сделал, мне рассказали. Неужели ты был один? спросил Першин.

— Один, — подтвердил Марк.

— И никто тебе не помогал?

— Я никого не просил.

— Не доверял?

— Да, это было опасно.

— Как же ты решился?

— Слишком много крови. Я не хотел.

— Мы все тобой восхищены! Я бы тоже не хотел крови. Как ты думаешь: это возможно?

Марк подумал и покачал головой.

— Они не сдадутся. Детей уведут, спрячут где-нибудь, сами будут драться.

— И нельзя им ничего объяснить?

— Нельзя.

— А ты бы мог?

— Это бесполезно. Меня не послушают. Будет еще хуже.

— Врачи говорят, что тебя скоро выпишут. Что дальше?

— Не знаю.

— Если хочешь, я могу взять тебя в отряд, — предложил Першин.

— Воевать? — он глянул на Першина и покачал головой. — Я не хочу.

— Ты все знаешь внизу, нам было бы легче. Меньше крови.

Марк подумал и спросил:

— Вы действительно не будете никого убивать?

— Не будем, обещаю. Надо поскорее закончить. Ты себе не представляешь, как нам это надоело. Всем надоело, не только мне.

— Хорошо, — согласился Марк. — Если будет нужно, я помогу.

— Я на тебя надеюсь, — пожал ему руку Першин и поднялся. Поправляйся скорее.

Сентябрь в Москве был дождливый, ни дня без дождя. Прихотливо, как вздумается, дождь гулял по всему городу: вовсю в Зарядье, на Болоте и на Плющихе, помышлял объявиться в Кочках, на Разгуляе или на Благуше, а во многих прочих местах покропит и уйдет, поминай, как звали.