Последние слова полковника были встречены мертвой тишиной, хлопаньем ресниц да посверкиваньем глаз, отражавших свет костров.
- Как командир вверенного мне подразделения я позволил себе отступить от правил и вызвал подкрепление в лице Сорок четвертой род-айлендской артиллерийской батареи "выходного дня".
Бойцы безмолвствовали. Авторитет командира был непререкаем.
- Уже сейчас, в эту минуту, они спешат на юг, чтобы поддержать нас в грядущем сражении. За ними следует Первый массачусетский кавалерийский эскадрон.
- Первый массачусетский! - воскликнул Бэлчер. - Уж не им ли мы как-то раз пощипали нечесаные хвосты?
Хазард задумчиво кивнул.
- Да. Во время Второго сражения при Манассасе. Это были настоящие, храбрые солдаты, и хотя их предки служили неправому делу, они разделяют наше негодование по поводу того насилия, которое вот-вот обрушится на святую землю, ставшую могилой многим доблестным бойцам в серых и синих мундирах.
Повисла хрупкая тишина. Полковник Хазард вглядывался в лица своих людей. В этот мрачный час он призывал их к нелегкому решению, и ему оставалось лишь гадать, как парни отнесутся к его просьбе.
- Полагаю, нет смысла напоминать о том, что на этом самом месте 30 июля 1864 года от Рождества Христова состоялась битва между союзными и конфедеративными батальонами. Завтра они снова вступят в бой, но на сей раз плечом к плечу - единые американские войска, противостоящие врагу, к которому оба лагеря питают еще большую ненависть, чем друг к другу. Северяне смогли позабыть о разделяющей нас пропасти и протянули руку мятежному Югу; так неужели мы не сумеем ответить тем же?
Вслед за робким призывом полковника Хазарда повисло самое долгое молчание в его - увы! - такой короткой жизни. В этот миг решалась судьба питерсбергского национального поля битвы и славы Юга. Хазард затаил дыхание и не решался выдохнуть, пока не заныла грудная клетка.
- Какого черта! - взорвался один из бойцов. - Уж если северянам так полюбилась старая добрая Виргиния, что они готовы поступиться своим достоинством, то нам и вовсе грех не побороть неприязни и не принять их помощи.
- Беда лишь в том, что в сражении от янки мало проку. Жители Новой Англии - никудышные стрелки, это всем известно.
Полковник Хазард выдохнул из легких жаркий воздух Виргинии и сомкнул веки, пряча слезы гордости.
- Теперь, когда Север и Юг объединились против общего врага, он, трижды проклятый, не имеет ни малейшего шанса, - произнес Хазард сдавленным голосом.
* * *
"...трижды проклятый враг не имеет ни малейшего шанса..."
На южной окраине Питерсберга стоял фургончик передвижного командного пункта. Там сидел мужчина в рубашке с короткими рукавами. Сняв наушники и щелкнув переключателем на пульте, он проговорил в микрофон:
- Говорит координатор оперативно-тактической группы Кобьен.
- Слушаю вас, координатор Кабан.
- Стоящая против нас Шестая виргинская пехотная рота "выходного дня" вызвала подкрепление - род-айлендскую артиллерийскую батарею и Первый массачусетский кавалерийский эскадрон.
- Чтоб им пусто было, этим мятежным бездельникам!
- Ваши рекомендации?
- Продолжайте прослушивание. Если начнется заварушка, снимайтесь с места.
- Вас понял. Конец связи. Кобьен.
* * *
После того как был съеден последний сухарь и выпита последняя кружка цикория, полковник Хазард объявил отбой. Бойцы забрались в свои крохотные пятисотдолларовые копии палаток времен Гражданской войны, поплотнее закутались в грубые шерстяные одеяла, спасаясь от ночной прохлады, и один за другим погрузились в беспокойный сон. Нельзя было забывать о том, что на рассвете сюда вернутся ненавистные северяне. Они не появлялись здесь с тех самых пор, как беспощадные головорезы Сорок восьмого пенсильванского батальона пробили туннель под фортом конфедератов и заложили в фундамент восемь тысяч фунтов черного пороха, взрыв которого отправил к праотцам три сотни повстанческих душ и вырыл злосчастный кратер, которому исполнилось ни много ни мало сто тридцать лет.
Тогда противники не стали дожидаться рассвета: они добрались до фундамента форта задолго до того мгновения, когда земли коснулись первые лучи солнца.
Вооружившись кружкой кофе, на дежурство заступил капрал Прайс. Он прислонился к дубу и прислушался к урчанию своего желудка, который, натужно борясь с беконом и сухарями девятнадцатого столетия, пытался пропихнуть их сквозь пищеварительную систему, привыкшую к кулинарным изыскам двадцатого.
Читать дальше