Андрей Молчанов - Перекресток для троих

Холодильник набит полуфабрикатами, но так, чтобы разогреть и поесть, ничего. Начинаю готовить суп. На семью. Благое намерение. И имеется к тому же все. Куриная крупная нога, морковь, бородавчатая картошка. Когда варево закипает, вспоминаю о соли. Соли нет. Вечно какая-нибудь сволочная мелочишка испакостит все большое благородное дело.

Отправляюсь за солью в магазин. В универсам. Неологизм, ха-ха.

Покупаю брикет соли, иду сквозь толпу к кассе, и вдруг - ее глаза. Прямо передо мной. Заслоняют все. Обмираю, как на краю бездны. Затем выдавливаю из себя улыбочку: что, дескать, делаешь тут, в универсаме? Жратву, дескать, покупаю, такие заботы. Ну вроде и разбежались. Тем паче вижу: неприятна для нее эта встреча, вижу надменную отчужденность в серых больших глазах ее, оттененных от матовой бледности лица синяками усталости, бессонницы... слез? Последнее пугливо увязываю со своей персоной. Или враки, чего там расстраиваться? Значит, разбежались? Нет. Не могу. Хожу за ней дураком со своей солью, смотрю, как она берет сок, сыр, молоко, помогаю укладывать все это в сумку; после секундного замешательства принять помощь она соглашается, но не сказать чтобы с охотой... Народ реагирует. Обращает внимание. На меня, конечно, никакого, все - на нее, но мне приятно. Такая женщина... Может, думают, муж... Счастливчик, думают, такую бабу отхватил! Да, муж у нее счастливчик, везет некоторым. А вдруг и воет от нее, кто знает? Вот бы потолковать по душам.

У входа я сумку забираю. Она пытается спорить и даже "выкает", но тут поскальзывается на ступеньках, я подхватываю ее за талию и целую. Прямо на улице. Что будет? Стылое, убийственное презрение. Но я не смущен, и взгляд мой строг. Я кладу ее руку себе под локоть, в тот же момент чувствуя, как сопротивление в ней уступает безразличной покорности, будто лопнула перетянутая струна и там, где она тянулась, - пустота.

Провожаю ее домой. Идем молча. Рука ее мертва, лицо отрешенно...

Меня пробирает дрожь, я возбужден до ломоты в зубах. Я люблю эту женщину, люблю, и, видимо, свела нас судьба не понарошку, а категорически всерьез, и чем-то это кончится. И может, плачевно кончится, но отчаянный восторг охватывает меня, и, как глоток штормового ветра, хлестнувшего в лицо, я пронзительно-сладко ощущаю: это жизнь!

Вхожу с ней в подъезд. Она противится, но я вхожу. И, обняв, целую вновь. С мороза щека ее пахнет дымом костра.

- Послушайте, - говорит она низким, срывающимся от бессилия голосом. Вы... негодяй! Да не мучьте же вы меня! - вырывается у нее каким-то иступленным плачем, она с силой выхватывает у меня сумку и бежит по лестнице вверх.

Направляюсь домой. Мне хорошо, очень хорошо. Я все понял. Я обязан заставить ее стать моей женой. И я добьюсь ее, потому что она - то, что искал и чего недоставало всю жизнь.

Дверь открывается, и сразу - три лица. Возбужденное, беспечное - сына; в глубине комнаты - мрачное, с отяжелевшими скулами - тещи, и прямо передо мной жены. Лицо нормальное, но глаза - два нацеленных в меня штыка.

- Ну, милый муженек, - воркует супруга райским голосочком, - где был?

- За солью... - Тут я сознаю, что соль осталась в сумке... Хлоп! С удивлением доходит, что это пощечина, шапка валяется у меня под ногами, я поднимаю ее, отмечая, как с жены на меня и обратно путешествует изумленный взор сына Коленьки.

- Нацеловался с актрисочкой своей?! - звучит голос супруги уже с дьявольским торжеством. - А распинался... я тебе не изменяю, я то, я се, ты для меня...

- Успокойся, Аллочка, милая, - утешает теща, уводя рыдающую супругу и крича мне, что всегда знала: я мерзавец, бабник и так далее.

Я снимаю пальто и скрываюсь в своей комнате. Сажусь за стол. Ну ничего. Сцена. Бывает. Потом - застукали, так уж было с кем. Меня и уважать можно.

Нет, конечно, сидеть так - китайская пытка. Я срываюсь с места и оказываюсь перед тещей и стонущей во всхлипах женой.

- Я же в знак приветствия! - говорю я. - Подумаешь!

- Ты, знаешь... гвоздей в гитару не забивай! Ты с ней из магазина выходил, в знак приветствия! - доносится злобно сквозь злые слезы, а теща начинает орать так, что я невольно ретируюсь в свои апартаменты.

К Козлу, что ли, податься? Ну это вообще будет конец света...

Терпи, брат. Замри, как клоп, и терпи. А может, и пусть он будет, этот конец света? Нет... А почему нет? Тьфу, не мужик я, а... Чего бояться? Почему в своей жизни я не совершил ни одного поступка как такового? Почему всегда по течению, почему?!

Ладонью уперевшись в лоб, вспоминаю самое отрадное из всего прожитого: я, холостой, убываю с делегацией журналистов в Берлин, где прохлаждаюсь две недельки, приятно развлекаюсь, познавая мир и радуясь пестроте бытия человеческого. Были же деньки! Что бы только не отдал за подобное в настоящий момент! Вот стану, может, знаменитым поэтом, тогда и поезжу...