Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Все равно мы его упустили, шеф даст нам разгон. Даже не нам, а тебе. Он с тобой говорил.

— Разгона не будет, этот поджарый конь нам сегодня не нужен. Я пошел за ним по своей инициативе. А вот если мы его упустим послезавтра, то я сам себе не позавидую. Идем к этому старому филину Гленну и рванем по стаканчику.

— У него только коньяк и шампанское, а меня от них тошнит. Я люблю что-нибудь попроще и покрепче.

— Коньяк для мистера Тернера, а для нас у него найдется обыкновенный пшеничный виски.

Оба тут же развернулись и направились обратно. Я судорожно вздохнул полной грудью и поднялся с травы, отряхнув с одежды прошлогодние сухие травинки и листья, и направился к шоссе. Через полчаса я был в городе и первым делом отыскал студию звукозаписи, где сделал копию с магнитофонной ленты, прикупив на всякий случай еще парочку кассет такого же формата у вислоухого парня, который, исполнив мою просьбу о приобретении кассет, взглянул на меня с неожиданным интересом. Я не придал этому особого значения, но решил все же помнить об этом. Затем я отправился на почту и отослал оригинал пленки в Чикаго моему старинному приятелю Бренну. Он хотя и служил в полиции, но был мне отличным другом. Бандероль я сопроводил указанием, чтобы он хранил пленку в течение полугода и ждал моих дальнейших сообщений. Если их не последует, чтобы он передал пленку прокурору. Это могло означать одно: что я убит, а мистер Тернер, как организатор убийства, будет посажен на электрический стул, либо его упекут пожизненно в тюрьму. Вторую кассету я решил хранить таким образом, чтобы она всегда, при необходимости, была под рукой.

Расплатившись с нарумяненной девицей и получив квитанцию, я первый раз после знакомства с Тернером вздохнул спокойно. Все-таки я затеял нелегкую игру и пленка с записью нашего разговора — единственная отдушина для моего спасения, если только меня не убьют без предупреждения, как принято говорить в таких случаях — из-за угла. Хотя, я никогда не слышал, чтобы убивали из-за угла на самом деле. Убивают где угодно: в машине, дома, в гостиной и в постели, в клозете или на крыше небоскреба. Но из-за угла? Зачем? Ведь можно пришить совсем другого человека, прозрачных углов пока не придумали. Хорошо, что я не утратил способности шутить, так легче жить и выжить.

Попросив Богородицу не лишать меня своей милости и защиты, я отправился по адресу, написанному на листке бумаги Тернером, к моему новому пристанищу. Сколько я их поменял в своей, не такой уж большой жизни. Я нашел его быстро, он располагался почти в центре, двухэтажный особняк со смешанным архитектурным стилем. Вероятно, второй этаж достраивали уже в двадцатом веке, потому что в нем явно чувствовался модерн. Архитектор был либо кретином, либо гением, сумев вписать модерн в явный барокко. Вообще, я давно заметил, что кретины и гении очень похожи и при жизни их трудно отличить. Возьмите хотя бы того же Модильяни или Гогена. Оба умерли в нищете, не продав почти ни одной картины, обоих считали пьяницами, развратниками и кретинами, а после их смерти все заахали и заохали, осознав, кого потеряли, и благодарные потомки воздали им по заслугам. На одних только монографиях критики и последователи заработали столько, сколько не могли получить за свои картины эти бедолаги при жизни. Все-таки какой я умный, — похвалил я сам себя, — и про Модильяни знаю и про Гогена с Ван Гогом, хотя, честно говоря, далек от понимания из разноцветных картин и всегда путаю, кто кому отрезал ухо, Ван Гог Гогену, или наоборот, или один из них это сделал самостоятельно. Все-таки Тернер неправ, говоря что разные увлечения и интеллектуальные занятия не приносят пользы и сначала нужно крепко стать на ноги. Как же станешь на ноги, если не будешь знать основ мировой культуры? Тебя и близко не подпустят в — приличное общество. Не прочитай я пару сотен умных книжек и не прослушай два десятка концертов классической музыки, разве я мог бы рассчитывать на встречу в миссис Тернер? О чем бы мы с ней говорили, о том, как незаметно проползти две мили на брюхе и выстрелить первым? Или о том, как я пытался надуть Дугласа, получив взятку от Гвалдмахера? А так, она мне мимоходом:

— Мистер Мэйсон, как вы относитесь к пятому концерту Бетховена?

А я тут же отвечаю:

— Хорошо отношусь. И все-таки он немного хуже чем четвертый!

— Почему?

— В нем больше бемолей, а я к ним отношусь с недоверием. По мне лучше триоли или фа-диезы.

Поговорим так минут пять и сразу станет ясно, что мы почти одного уровня. И все равно, нужно припомнить имена хотя бы пяти художников и столько же композиторов, чтобы разговор подобного рода не застал врасплох. Я попытался сделать это на ходу, но кроме имени Бурбаки, который организовал какую-то школу, ничего в голову не приходило. И кто он такой, этот Бурбаки? Художник, поэт… Я не мог припомнить и решил больше о нем не думать, а то забьешь голову разной чепухой, натрудишь извилины, а они потом в нужный момент возьмут и дружно выйдут из строя. Правильно сделал Тернер, что не стал обсуждать со мной окончательный вариант поведения с миссис Тернер, я должен это прочувствовать сам. Придется рассказывать о себе близко к правде: и про иностранный легион, и про нужду, и папашу-авантюриста и пьяницу. Следует только умолчать о собственных авантюрах, выдав себя за порядочного человека и фатального неудачника. Впрочем, не совсем так, женщины не любят неудачников, придется все объяснить человеческой подлостью и собственной принципиальностью. Ей это должно понравиться, ведь она обвиняет Тернера в беспринципности, а тут я, живой укор Тернеру.