Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Выходит, что я должен следовать за ней почти что от самого дома?

— Ни в коем случае: ждите ее на выезде из города в восемь сорок, раньше она туда не доберется, а затем, следуя за ней, не очень мелькайте в боковом зеркале ее машины. Она женщина внимательная и заметит слежку. Впрочем, вы профессионал, не мне вас учить.

— Номер, марка машины?

— «Лимузин» голубого цвета, номер… номер… забыл. Последние цифры — шестьсот сорок девять. Впрочем, этого вполне достаточно. Не перепутаете.

— А если она не пожелает вступить со мной в контакт?

— Дик, если я за вас продумаю все психологические аспекты вашего знакомства, то вы можете оказаться беспомощным в непредусмотренной ситуации, когда решать придется самому. Не так ли?

— Да, мистер Тернер. Расскажите что-нибудь о вашей жене, я хочу почувствовать ее так, будто знаю давно, это облегчит ту роль, которую мне придется сыграть.

— Верная мысль. У вас хватка ротвейлера. Тому тоже, дай только след и команду, и он не отступит, пока не загрызет человека.

— Спасибо за сравнение с ротвейлером.

— Дик, не заедайтесь, это образно. Можете считать это высшей похвалой. Я постараюсь нарисовать портрет Элизы так, чтобы вы прочувствовали ее, будто знаете давно, — неохотно и подчеркнуто произнес Тернер, явно с намеком на мои слова, потом подозвал жестом к столику Гленна.

— Гленн, еще коньяку.

Гленн быстро, но не суетясь, принес бутылку французского коньяка и ломтики лимона. Тернер налил полные рюмки, тут же выпил свою и поморщился, хотя десятью минутами раньше пил с явным наслаждением. Конечно, кому приятно рассказывать о своей жене чужому человеку, да еще с разными подробностями, но иного выхода не было. Он затеял рискованную игру и обязан был довести ее до конца. Мой миниатюрный магнитофон не был рассчитан на долгую работу и давно перестал записывать, но самое главное в этой необычной сделке он уже зафиксировал. Для чего я пошел на такой опасный шаг, знал ли заранее, что запись мне пригодится или из чувства самосохранения? Не могу ответить точно, скорее всего что-то настораживало. Отсюда и риск, потому что приди в голову Тернеру, чем я занимаюсь, все бы для меня сразу закончилось; я бы навечно остался в этом лесу. Мне даже на мгновение показалось, что Тернеру известно о магнитофоне, ему мог сказать об этом подарке Дуглас. Ну, не ему, так его доверенному человеку, потому что вряд ли сам Тернер интересовался мной. Значит, впереди меня ждали не деньги, а расправа. Но думать об этом было бессмысленно и бесполезно, я никуда не мог бы скрыться от двух вооруженных мафиози; их пиджаки явно растопырились от кольтов, которые дырявили человека, словно перед ними газетный лист.

— Элиза, — продолжил Тернер, — как я уже говорил, выросла в обеспеченной, даже не столько в обеспеченной, сколько в аристократической семье: отец — директор коммерческого банка, мать — француженка с километровой родословной. Поверьте, Дик, у моего ризеншнауцера, обладателя двадцати золотых наград, родословная явно уступает происхождению матери Элизы, в то время, когда иные люди, как я, например, кроме папашки и деда, державших вонючую лавку, ничего не знают о своих предках. Вот вы, Дик Мэйсон, знаете что-нибудь о вашем прадедушке по отцовской линии? Я уверен, что ровным счетом ничего. Кроме одного: он наверняка был авантюристом, как и ваш благородный родитель!

— Про отца вы тоже знаете? — я спросил безо всякого надрыва, потому что поверил, что Тернер действительно узнал обо мне все или почти все, тем более, что сведения о моем отце не могли меня затронуть, я сам его давно и прочно презирал.

— Да, знаю, — Тернер бросил на меня косой пронзительный взгляд, — я не начинаю никакого дела с человеком, не наведя о нем самых тщательных справок. Мне даже известно, что он продал свой тромбон за триста долларов, выдав его за работу Страдивари, хотя всем известно, что Страдивари сколачивал одни рояли.

— Вы хотели сказать скрипки.

— Что?

— Вы хотели сказать скрипки.

— Пусть будут скрипки. Это не имеет никакого значения в данном случае, потому что от этого факта ваш папаша не становится более честным. О чем, кстати, я говорил раньше?

— О родословной матери Элизы.

— Да, мадам Жаннет де Гранвиль знала всех своих родственников чуть ли не до десятого колена. Все эти де Гизы и де ла Моли с Бурбонами кем-то ей приходились. У нее есть рисунок гинекологического дерева…

— Генеалогического, — поправил я с покровительственной улыбкой, чем едва не испортил все дело.