Анатолий Безуглов: Следователь по особо важным делам

- А смогу?

- Отлично справитесь. Сходите за меня в Большой театр...

Конечно, с моей стороны это было предательством.

Я разрушал нашу дружбу самым варварским способом.

И ее мечты, быть может...

Протягиваю ей два билета.

Надевая пальтишко, которое явно куплено в "Детском мире", потому что такие размеры вряд ли продают в магазинах для взрослых, она, пряча от меня глаза, спросила:

- Как я найду... этого человека?

Боже мой! Вот действительно деликатная душа. Я чувствовал себя инквизитором.

- Крайняя колонна слева. Надежда Максимовна.

Стройная. Блондинка.

Фаиночка едва слышно повторила:

- Стройная, блондинка...

- Сестра... - соврал я отчаянно. И от этого у меня стало скверно на душе. Ее каблучки затихли в конце коридора. В мыслях я шагал с ней вниз, по улице, у ЦУМа завернул к театру. Вот и я. Она не удивилась моему опозданию-такая у меня работа. Потом бегом (Надя ходит быстро, угнаться за ней трудно) направились в гардероб. Затем - по овальным коридорам.

Вот и ложа в третьем ярусе бельэтажа. Погасли люстры, медленно и торжественно. Сладостная минута тишины, натянутой, как струна. И вот-мир взрывается божественным фортиссимо увертюры. Распахнулся занавес и...

- А, это вы, Чикуров. - Иван Васильевич остановился посреди приемной и некоторое время рассматривал меня, что-то соображая.

Он открыл дверь кабинета, прошел первый. Я-следом.

Улетучился бог весть куда Моцарт. Я стоял у стола зампрокурора.

- Садитесь. - Иван Васильевич устало опустился на свое место. Он все еще озабоченно морщил лоб.

Меня насторожило обращение на "вы". В устах зампрокурора оно звучало только тогда, когда он был не очень доволен подчиненным. Я смотрел на его волосы, переложенные с одной стороны плеши на другую так аккуратно, будто бы каждый волосок точно знал свое место, и думал, в чем же я мог провиниться. Но вдруг последовало неожиданно:

- Так что у тебя?

"Ты" - означало расположение.

- Не у меня, а у вас, - ответил я успокоенный.

- Да, да, да, да... - Он вынул из сейфа голубую папку, дело. Я прикинул: листов сто, не больше. - Вот, ознакомься.

- Срочно?

- Спешить, как говорят, людей смешить. Завтра с утра и садись. На свежую голову. Не очень занят?

- Нет.

- Добро, - сказал он своим тихим голосом и слегка склонил голову в знак того, что разговор окончен.

Я попрощался. Вышел. Больше указаний не последовало. Иван Васильевич всегда говорил один раз.

Я совсем забыл сказать ему, что завтра меня ждет койка в больнице. Вспомнил об этом лишь тогда, когда зашвырнул в свои сейф голубую папку. Так в нее и не заглянув.

За окном совсем сгустилась ранняя осенняя чернота.

В стекле отражался мой наимоднейший парадный галстук, яркий, как бабочка-махаон. Подарок Нади.

Я понял, почему Иван Васильевич начал со мной так официально, на "вы". Он не любил, когда на работе появлялись одетыми не по форме. Хотя допускал, что вне стен прокуратуры каждый волен носить то, что пожелает. Был случай, когда он вогнал в слезы прежнюю секретаршу - она пришла на службу в коротеньком платье (было это еще в пору мини-юбок). Помня выговор начальства, девушка даже в нерабочее время отказалась от моды.

Каково же было удивление, когда Иван Васильевич, высмеивая молодящихся женщин, обряженных в коротенькие платьица,сказал:

- Гале, например, это идет, - секретаршу звали Галей. - А вот на некоторых это смешно.

Выходит, мой галстук его задел... Но знает ли он, как сам невольно наказал меня сегодня?

Когда я хочу успокоиться, я начинаю мыслить. Логически. Виноват ли, в сущности, Иван Васильевич? Его самого задержали. А те, кто задержал его, может быть, вынуждены были сделать это по каким-то обстоятельствам.

А эти обстоятельства...

Я рассмеялся. Логика иногда тоже мало помогает. Факты побеждают. Главное, я никогда в жизни не увижу сегодняшний спектакль. Он не повторится. Обиднее всего, что я пропустил его из-за дела, которое вполне может ждать до завтра.

Вечер у меня закончился, как у влюбленного юнца.

В то время, пока Надя и Фаиночка наслаждались оперой, я добросовестно, выстоял очередь в кафе, добросовестно съел ужин, закруглив холостяцкую посиделку чашечкой кофе.

А потом стоял в тени около входа в метро, стараясь не пропустить две женские фигуры: маленькую, почти девчоночью, Фаиночки и-чуть выше и стройнее-Нади.

Они промелькнули в толпе- зрителей, выходивших из театра. Я шмыгнул за ними, ориентируясь на красивую, пышную Надину голову. Появляться в обществе секретарши не смел: что, если Надя разоблачила уже мою ложь о нашем с ней мнимом родстве?