Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам

- Вы хотите сказать, знал ли я там Залесских? Знал.

С Валерием мы учились на одном курсе. В одной группе.

Ну что ж, с ним, видимо, надо прямо, без обиняков.

Примем его тактику.

- Он не закончил. Вы не знаете почему?

- Нет, не интересовался.

- На каком курсе Залесский ушел из института?

- После четвертого.

- Странная позиция. Товарищ бросает учебу, и вас это не касается. Ильин пожал плечами. - Вы комсомолец?

- Член партии.

- Давно?

- Вступил на третьем курсе института.

- Тем более...

- Мы, кажется, с вами не на заседании парткома... - Он усмехнулся.

- Я не касаюсь ваших партийных обязанностей, - сказал я сухо. - Просто мне кажется, в человеческом плане член партии должен быть более принципиальным, чем другие...

- Вы не знаете меня, а уже делаете какие-то выводы, - перебил он.

- Хочу узнать, - спокойно произнес я.

Ильин сурово спросил:

- Любопытно знать зачем?

- Имею я право на простую человеческую любознательность?

- Конечно.

- Благодарю вас. Чтобы устранить возможные недоразумения, хочу вам сказать: меня интересуют в сегодняшнем нашем разговоре кое-какие подробности о супругах Залесских.

- Я так и понял.

- Ну и прекрасно... Вы были с Залесским друзьями?

Ильин мгновение помедлил.

- Говоря честно, так и не стали.

- А Залесскую, тогда Кирсанову, вы хорошо знали?

- Достаточно.

- Как? По учебе, общественной работе или вне студенческой обстановки?

- По учебе не сталкивались. По общественной работе-приходилось. Она была в студкоме. Я тоже. Как вы говорите, вне студенческой обстановки встречались. На лыжах ходили, летом - в походы...

- А ближе? Например, на вечеринках?

Ильин повел плечами. Мне показалось, кулаки в кармамах кожанки плотно сжались. Будто даже кости хрустнули.

Или это скрипнула кожа куртки...

- На се свадьбе не гулял.

- А была она, свадьба?

- Не знаю.

- Но об их связи вы знали? Это было как раз на четвертом курсе.

Он посмотрел на меня недобро. Хмуро посмотрел. Или печально?

- Николай Гордеевич, мне кажется, наш разговор вас задевает.

- Задевает, - сказал он. - Потому что я считаю отношения между мужчиной и женщиной прежде всего их личным делом. И только их. Можно осуждать или одобрять общественное поведение человека. Но касаться интимной стороны жизни-полагаю неправильным.

- Происшедшее с Залесской вы считаете делом общественным или личным? Я произнес эти слова намеренно жестко.

Я видел - он растерялся. Во всяком случае, ему понадобилось время, чтобы подыскать нужный ответ.

- Единственное, о чем можно говорить, это о ее обязанности по отношению к сыну...

- И еще вопрос. Вы здесь поддерживали с Залесскими прежние отношения?

- Какие прежние?

- Мне кажется, вместе проведенные студенческие годы сближают... Тем более-вдалеке от родных мест.

- А мне здесь не до туристических походов и лыжных прогулок.

- Значит, вы не встречались, например, за праздничным столом или просто не проводили вечер, вспоминая Вышегодск?

- Специально-нет. Может быть, перебрасывались несколькими фразами на улице. И все.

- С кем? С Валерием или с Аней?

- С обоими.

- Вы питаете неприязнь к кому-нибудь из них?

- Мне кажется, мои личные чувства не имеют никакого отношения к делу, отрезал Ильин.

Резкий тон, каким были произнесены эти слова, меня немного задел. Но я постарался спросить как можно спокойнее:

- Николай Гордеевич, вы не помните, о чем шла речь на собрании работников совхоза в конце мая? - Он поднял брови. - Когда вы выступали в клубе.

- Наверное, о посевной. Во всяком случае, не о балете.

- Отдавая дань вашему остроумию, хочу напомнить, что я приехал сюда не цветочки разводить. И копаться иной раз в чьих-то интимных отношениях для меня не хобби, а работа... На сегодня у меня вопросов больше нет.

Он, ни слова не говоря, расписался в протоколе, как мне показалось, не читая, и ушел, холодно попрощавшись.

Я встал у окна, но так, чтобы меня не было видно с улицы.

Главный агроном быстрой походкой вышел из двери, надел шлем, одним рывком завел мотоцикл, сел на сиденье и рванул с места.

Растрепанный пес, который всегда дремал на крылечке конторы, от неожиданности вскочил и, сжавшись, трусливо смотрел вслед удаляющемуся мотоциклу.

Странно вел себя Ильин. Настораживающе.

Я перечитал его показания. И пожалел о том, что не сохранил на бумаге те моменты, когда он был язвителен и раздражен. Ведь на эмоции я не имею права. В душе - сколько угодно. В документах же должны быть сухие факты. А как важно отразить состояние человека. Да, жаль, что я не имел возможности сегодняшнюю беседу записать на магнитофон. Потому что видел, чувствовал за его неприязнью кроется нечто. Что именно, я пока не знал. Не будет же человек ни с того ни с сего раздражаться и ожесточаться.