Эдриан Маккинти - Деньги на ветер

Семейную традицию? Наш оперативник? С какого бы вопроса начать?

— Ваш оперативник?

Рауль зевнул, между подбородком и шеей затряслась крупная складка.

— Наш оперативник в фургоне койота.

Мой ангел-хранитель. О господи! Пако.

Агент кубинской разведки.

Он якобы ездит в Денвер, умело обращается с карабином; человек во взятой напрокат машине с нью-йоркскими номерами — его связной. Теперь все становится совершенно ясно…

— По лицу вижу, ты понимаешь, — заметил Рауль.

Теперь надо говорить правду. Быстро. Спасать себе жизнь. Спасать Рики, маму. Правду.

— Да, я ездила в Америку.

— Сними шапчонку, — попросил он. — Дай взглянуть.

Стянула с головы бини. Он осмотрел повязку.

— Царапина. Особенно не гордись, Меркадо. Я однажды видел человека, который получил пулю между глаз и через две недели уже сражался в наших рядах. В горах дело было, — поведал он.

— Повезло человеку.

— Как сказать. Потом пришлось повесить его за изнасилование… Так кто же убил твоего отца, офицер Меркадо?

— Человек, по имени Юкилис, он…

— Моему терпению есть предел, — прервал он. — Повторяю свой вопрос, и на этот раз, если не скажешь всей правды, буду считать твою поездку преступлением против государства. Заговором, в который вовлечена вся твоя семья. Ты понимаешь?

— Да, товарищ Кастро.

— Кто убил твоего отца, офицер Меркадо?

— Это… это… Это актер один, голливудский актер, по имени Джек Тайрон. Он живет в Фэрвью, штат Колорадо. Поехал домой пьяный, сбил отца, столкнул под откос и уехал. В Америке это называется «скрылся с места аварии».

— Мне говорили, нелегкая была смерть. Если тебе не слишком больно об этом рассказывать, я бы хотел услышать подробности. Как умирал твой отец?

— Ноги переломаны. Грудная клетка — всмятку. Он пытался выбраться на дорогу, но не смог. Легкие были заполнены кровью. Он захлебывался ею. Медленно. Умирал несколько часов. Когда его нашли, лицо было обморожено.

Что-то в выражении лица Рауля чуть не выдало его истинные чувства, но он тотчас же взял себя в руки. У него почти получилось, но не совсем. Буквально через мгновение он продолжил с напускной небрежностью:

— Голливудский актер Джек Тайрон?

— Он молодой еще. Тридцать лет. Восходящая звезда. Вряд ли вы о нем слышали.

— Отчего же? Знаю его. Не по фильмам, разумеется.

По рапортам Пако.

Солнце в конце концов прорвалось сквозь туман, освещая желтыми лучами комнатный полумрак. На коньке крыши заверещали попугаи. Скоро к ним присоединились и другие птицы.

— Значит, выяснила, что Джек Тайрон убил твоего отца, и оставила его в живых? — спрашивает Рауль.

— Да, я не стала убивать его. — Отвечаю смело, но жду свиста следующей пули.

И пуля не замедлила вылететь.

— Почему?! — тяжело роняет он.

— Убила того, кто замял это дело. Утопила в озере. Убила полицейского офицера, который взял деньги и помогал замять историю. Тайрона я отпустила. Он был пьян. Аварии даже не помнил. И потом делал все, как ему говорили: произносил нужные фразы, играл свою роль. Он же актер. Он не… Он сделал это неумышленно, — объяснила я, наблюдая, как лицо Рауля подергивается от гнева. — Я его предупредила, что стану за ним следить. И если он не будет примерно себя вести, вернусь. Вернусь и убью.

Рауль склонил голову к плечу, как будто милосердие для него — явление теоретическое и на практике не встречается.

— Ты убила тех, кто покрывал убийцу, но самого Тайрона отпустила?

— Да.

Мой ответ Раулю не понравился. Он покраснел и ударил ладонью по столу. Подпрыгнула кофейная чашка. В окно заглянул громила охранник.

— Не твое это было дело! — крикнул Рауль.

— Я не…

— Молчать! Не твое дело! Я послал тебя туда. Я. Надо было выполнить это задание для меня! Хуан Меркадо играл на нашей стороне! Мы… Я принял решение сохранить ему жизнь, а меня переиграли.

В самиздатовских запретных книгах цитируются характеристики наставников-иезуитов, которые учили братьев Кастро: Фидель — одаренный, непослушный, агрессивный, он не умеет проигрывать. Рауль — уравновешенный, хладнокровный, его трудно разозлить. Я всю жизнь этому верила, но оказалось, что книжки врут. Лицо Рауля побагровело. Стоило ему сейчас сказать слово, и ребята из ГУР вывели бы меня к цветочкам и пустили пулю в голову. И он вполне мог сказать это слово.

Рауль вскочил из-за стола и уставился на меня таким долгим и неподвижным взглядом, что я про себя подумала: уж не хватил ли его удар? Он, однако, сумел взять себя в руки и пробормотал: