Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я

Но Талиба в этот момент волновало совсем другое. Юра-немец предложил открыть еще одну бутылку шампанского, чтобы обмыть главный пункт соглашения, и в этот момент в кабину неслышно вошел официант с подносом, на котором стоял обыкновенный сифон для газированной воды, работающий под давлением. Встав за спиной Талиба, он склонил сифон над его стаканом, как вдруг могучая струя нервно-паралитического газа ударила в лицо Артура Александровича, сидевшего за столом прямо напротив, и он, не успев вскрикнуть, тихо сполз со стула на мягкий ворс ковра. Откуда-то появилось большое покрывало, и сотрапезники в мгновение ока закатали в него банкира, обвязав припасенными альпинистскими веревками, уже использованными во время последнего покушения на прокурора Камалова. Аккуратно спустили его в распахнутое окно, прямо на высокую крышу японского джипа "Ниссан патруль", оттуда другие люди тотчас перенесли его в салон, и машина рванула в сторону Луначарского шоссе, на днях переименованного в улицу Тамерлана.

Газанфар Рустамов в последнее время сильно разочаровался в своей работе в прокуратуре республики: надоели вечные неуютные командировки, бунты и побеги из тюрем, каждая поездка в зону становилась рискованной. Исчез весомый приварок за работу "почтальоном", теперь и в зону, и из зоны носили все кому не лень, кто ж сегодня станет отстегивать тыщи, да и тыщи нынче перестали быть деньгами. Раньше, до перестройки, сама зарплата в прокуратуре что-то значила, а теперь, по сравнению с некоторыми заработками, даже на заводах и фабриках, похожа на пособие по безработице, а требования, особенно с приходом Камалова, резко повысились, тот сам работал сутками и от других требовал предельной отдачи. Газанфар решил уйти из прокуратуры, пока Сенатор с Миршабом не довели до беды или не поймал его кто-нибудь с поличным в прокуратуре, а работая там, он не мог отказать "сиамским близнецам", слишком глубоко сидел у них на крючке, хотя понимал, что и они у него тоже в руках, он про них знал такое!.. Но "сдать" их он, наверное, сам, добровольно, никогда не решился бы — у них руки длинные, и до Парсегяна в подвалах КГБ добрались! В эти же дни ему пришла и другая, более страшная мысль — что он, столь многое зная, представляет реальную угрозу Сенатору с Миршабом, и заподозри они его в чем или испугайся такой перспективы, просто-напросто уберут его. Ведь война с прокурором Камаловым не кончилась, зачем же ему давать в руки такого свидетеля? От неожиданного поворота рассуждений ему стало страшно — нужно было бежать из прокуратуры, и как можно скорее. Особенно сейчас, когда узнал еще одну опасную для себя тайну, — что Сенатор с Миршабом хотят расправиться с Шубариным руками Талиба. Нет, работая в прокуратуре, он только наживал врагов с каждым днем. С его юридическим опытом и со связями нужно устроиться в какую-нибудь частную фирму, коих и в Ташкенте расплодилось без числа, тогда и Сенатор сразу отстанет, и заработок будет во много раз больше.

Рабочий день близился к концу, на него напала такая тоска, что вдруг захотелось где-нибудь посидеть, выпить, отметить мудрое решение — расстаться с опасной прокуратурой. Как и большинство южан, Газанфар был человек эмоциональный, нетерпеливый, не особо раздумывая, он набрал номер Татьяны Шиловой и пригласил ее сразу после работы в ресторан.

— В "Лидо"? — радостно спросила Шилова, как раз сегодня утром Камалов предупредил ее, что наступили ответственные дни и желательно находиться поближе к Газанфару.

— Я тоже давно не был в "Лидо". Как там вкусно начиняют перепелок свежей бараньей печенкой — объеденье! — сразу загорелся Рустамов. — Решено, идем ужинать в "Лидо". Я сейчас же закажу столик у Икрама Махмудовича, вечером к ним без записи не прорваться, и насчет перепелок обговорю.

Положив трубку, он посмотрел на часы. В связи с обретением независимости Узбекистан перешел не только на свое время, не сдвигая его по весне и по осени, но и изменил часы работы государственных и правительственных учреждений — они начинали работать так же рано, как заводы и фабрики. Восток вообще рано встает, голос муэдзина призывает правоверных на утренний намаз с первыми лучами солнца. До конца работы оставался целый час, и он начал рыться в письменном столе, шкафу и вдруг минут через пятнадцать поймал себя на мысли, что отбирает бумаги так, словно завтра же освобождает кабинет и навсегда покидает прокуратуру, где проработал столько лет, эта мысль приободрила, и он с усердием стал складывать в угол бумаги, которые следовало сжечь. Он делал это так рьяно, что забыл про время. Оторвал его от дел неожиданный звонок. Звонил Талиб, прежде никогда не звонивший ему на службу.