Джеймс Гриппандо - Не вижу зла

Джек сделал паузу, чтобы дать присяжным время и возможность проникнуться гневом ветерана.

— В чем состоит вопрос? — поинтересовался прокурор.

— Мой вопрос состоит в следующем, — заявил Джек. — Мистер Пинтадо, не возникли ли у вас опасения относительно вашей личной безопасности, после того как вы стали свидетелем такого рода реакции на ваши комментарии?

— Я всегда искренне говорил то, что думал. Я привык к таким вещам.

— Вы привыкли к ним, и вы принимаете меры предосторожности.

— Я не уверен, что понимаю, о чем идет речь.

— У вас ведь есть телохранитель, не правда ли?

— Да, есть.

— У вашей супруги также есть телохранитель, правильно?

— Да.

— Но ваш сын — Оскар, — он остался один. Без телохранителя. И жил на той же самой базе с сотнями сотрудников Береговой охраны, которых вы назвали «береговым патрулем Кастро».

Пинтадо явно не нашелся, что ответить, а потом попросту отмахнулся от вопроса.

— У Оскара никогда не было и не могло быть никаких проблем с этим. Его лучший друг служил в Береговой охране.

— Его лучший друг. Должно быть, это лейтенант Дамонт Джонсон, верно?

— Да.

Джек насмешливо улыбнулся, ему представилась возможность посеять зерна сомнения в умах присяжных — и попотчевать прокурора его же угощением, имея в виду отсутствие свидетеля.

— Ну, что же, может быть, лейтенант Джонсон сам приедет сюда и расскажет нам, каким хорошим другом он был на самом деле.

— Протестую.

— Протест принимается.

Джек мысленно взвешивал, стоит ли и дальше развивать эту тему, но намек на то, что отец оказался причастен к убийству своего сына, пусть даже косвенно, мог иметь непредсказуемые последствия. Джек достаточно хорошо разбирался в психологии присяжных, чтобы понимать, что пришло время умерить свой пыл и вернуться на место.

— Благодарю вас, мистер Пинтадо. У меня к вам больше нет вопросов.

В конце дня Джек попрощался со своей клиенткой в зале суда, передал ее на руки федеральным судебным исполнителям и сказал ей, чтобы она не теряла присутствия духа, возвращаясь в тюрьму.

Такова была реальность судебного разбирательства дела о совершении особо тяжкого преступления, не предусматривающего освобождения обвиняемого под залог.

Джек понимал, что все подобные процедуры, являясь, в общем-то, обычными, деморализующе действуют на Линдси. Она сменила свой деловой костюм на тюремную робу, а наручные часы — на кандалы. Вместо того чтобы забраться в свою постель и поцеловать сына, пожелав ему доброй ночи, она вновь оказалась на тюремной койке. Лежа без сна, она будет проигрывать в уме завтрашнее заседание или снова анализировать сегодняшние показания свидетеля. Тюремные осведомители будут стараться подружиться с ней, заставить разговориться о ее деле, надеясь узнать какой-нибудь маленький секрет, который позволит им подлизаться к прокурору и выторговать у него сокращение срока содержания под стражей или вообще досрочное освобождение. Она замкнется в себе и будет пытаться отвлечься и не думать о том, что, возможно, ей лучше умереть, чем провести остаток дней в заключении, или размышлять над тем, действительно ли смерть от летальной инъекции является легкой. Ее мысли останутся ее личным делом, и ей не с кем будет ими поделиться, даже со своими адвокатами.

Так что сегодня поздно вечером Джеку и Софии оставалось самим разрабатывать дальнейшую стратегию поведения на суде.

— Как, по-вашему, мы выглядели сегодня? — спросил Джек. Он сидел за столом у себя в столовой, напротив Софии. После долгих вечеров в адвокатской конторе они с Софией договорились, что свои ночные бдения будут устраивать попеременно то у него дома, то у нее.

— Вы наверняка потеряли присяжных заседателей номер три и номер шесть. Может быть, еще и номер два. Но ведь мы с вами знали об этом еще до начала заседания. Любой из них вполне подходит на роль вероятного кандидата в президенты клуба поклонников Алехандро Пинтадо.

Джек глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух из легких.

— У меня такое чувство, будто я настраиваю против себя все американское население кубинского происхождения.

— В этом и заключается ирония, не правда ли? И это после всего, через что вам пришлось пройти, чтобы узнать правду о своей матери и о своих кубинских корнях.

— Когда этот процесс закончится, нам с вами, наверное, придется переехать в Айову.

— Зато моя мать наконец-то будет счастлива. Я выйду замуж, сменю фамилию, стану своей среди жителей предместья.