— Вы что, пан начальник, по-польски не понимаете?! — Его двоюродная сестра уже поняла, что ее кузен разговаривает со своим шефом, начальником следственного управления. — Я что, неясно выразился?! Я отказываюсь браться за это следствие и отказываюсь сообщать о причинах этого отказа! Это все, что я могу пану начальнику сообщить!
Леокадия услышала грохот брошенной трубки, скрип пола в гостиной под ногами, после чего — характерный звук вращения телефонного диска. Звонит куда-то, подумала кузина, быть может, желает извиниться перед этим Зубиком? Теперь ее брат говорил намного тише. Леокадия вздохнула с облегчением. Не любила она, когда Эдвард ссорился с начальством. Он никогда не желал сообщить ей о причине этой ссоры, а она торчала в нем словно заноза, заставляя его надуваться и багроветь от не находящего выхода гнева, а ведь все это могло закончиться сердечным приступом. Ну хотя бы разик он себя переборол и доверил ей секрет собственных отношений со своим грубоватым начальником! Ведь помогло бы! Почему он не желает поговорить об этих конфликтах, ведь он не скрывает перед ней никаких тайн, касающихся даже наиболее секретных следствий? Он же прекрасно знает, что она бы молчала как камень!
Леокадия взяла из кладовки прянички "юрашки", которые утром купила у Залевского, после этого положила в кофейник свежерастолченные [11] У автора именно так! — Прим. перевод.
кофейные бобы и залила их кипятком. Скрипнула половая доска и зашелестели портьеры. Брат закончил разговор, прошел в гостиную, заслонил солнечный свет шторами и теперь, наверняка, сидит под часами с папиросой и газетой, подумала женщина, ставя приборы на подносе.
Практически все ее предположения исполнились — за исключением газеты, которая все так же лежала на столике в прихожей. В гостиной толстые зеленые портьеры были затянуты, зато на украшенном лепниной потолке горела люстра. Эдвард Попельский сидел в кресле под напольными часами и стряхивал пепел в пепельницу в виде раковины. Одет он был в брюки из толстого сукна и вишневую тужурку с черными, бархатными отворотами; на ногах блестящие от крема кожаные тапочки. На лысой голове были видны следы мыла для бритья и один небольшой порез. Подкрашенные черной краской коротко подстриженные усы и борода окружали рот.
— День добрый, Эдвард. — Леокадия усмехнулась и поставила поднос на столе. — Видимо, я была на балконе, когда ты встал и брился в ванной. И тогда позвонил Зубик, услышав звонок, ты вздрогнул и поранился. Так?
— Тебе следовало бы работать со мной в полиции, — этими словами тот вечно резюмировал дедуктивные выводы кузины. Точно так же сделал и сейчас, только его слова не сопровождались обычной в таких ситуациях улыбкой. — Анны сегодня нет?
Леокадия села за стол и разлила кофе в чашки. Она ждала, пока двоюродный брат не усядется и не проведет обычный ритуал завтрака — "primum makagigi, deinde serdelki", означавший, что в первую очередь он съедал пирожные с кофе, а уже потом сосиски с хреном и булочками с маслом, запивая все это чаем. Только Эдвард не сел за стол, а продолжал курить, вставив окурок в янтарный мундштук.
— Не следует тебе курить натощак, погаси и садись уже завтракать. Впрочем, сегодня вторник.
— Не понял, — мундштук стукнул о край раковины, — какая связь между одним и другим.
По тому, как медленно брат говорил, Леокадия узнала, что он в ужасном настроении.
— А потому что связи и нет, — ответила она. — Сегодня вторник, и у Анны выходной. Просто я ответила на твой вопрос.
Эдвард отставил пепельницу на столик под часами. Он обошел обеденный стол и вдруг остановился за спиной сестры. Схватил за виски и поцеловал в голову, несколько портя старательную прическу.
— Извини за мое паршивое настроение, — сказал он и уселся за стол. — Плохо этот день начался. Звонил Зубик и…
— И ты отказал ему вести следствие по делу того мальчонки, о котором простой народ говорит, будто его ритуально замучили евреи? — спросила Леокадия, совершенно не ожидая ответа.
— Откуда ты знаешь? — ответил ей брат и откусил кусочек пряника.
— Слышала. А даже если бы и не слышала, то могла бы догадаться. Перед завтраком ты всегда садишься под часами, куришь и читаешь газету. Сегодня ты этого не сделал. "Слово" с чрезвычайным приложением лежат, словно их никто не трогал. Либо ты был настолько возбужден, что у тебя пропало желание к чтению, либо ты знал, что будет на первой странице. Я поставила на второе.
Читать дальше