Наталья Александрова - Кинжал всевластия

Конечно, лучше всего спокойно поговорить дома, там хоть никто не помешает. Но сегодня…

Катя представила свою не слишком уютную квартиру, комнаты, давно требующие ремонта, и покрывало на диван она отдала в чистку, и занавеска сорвалась с карниза, а вчера у Кати не хватило сил лезть на стул, чтобы ее поправить. И в холодильнике, как всегда, пусто. И даже посуду она утром не успела вымыть, а это уж и вовсе последнее дело – оставлять после себя раковину грязной посуды, чтобы она кисла весь день. Но Катя вчера просто извелась от мыслей об Алеше, все валилось из рук, и она дала волю своей лени.

Невозможно принимать его в такой квартире, он испугается и убежит.

– Да, я приду в пять, ты должна меня ждать, потому что медлить нельзя! – крикнул он в трубку и отключился.

Катя сжимала телефон в руке, и сердце потихоньку успокаивалось. Что ж, раз он так решил, она не будет спорить, пускай объяснение состоится у нее дома. В конце концов, какое значение имеют ее разномастные чашки и мятые занавески? Уж если Алеша решился на серьезный шаг, это его не оттолкнет.

Краем глаза она заметила свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Волосы растрепаны, глаза блестят, как при болезни, на щеках красные пятна… И этот серенький старенький свитерок, который делает ее еще бледнее, чем она есть! Давно пора его выбросить, а Кате все жалко. И сегодня натянула его, как всегда, не глядя на себя в зеркало.

Нет, с этим надо что-то делать. Алеша достоин лучшей доли, чем то, что отражается в стекле, – серая мышь, к тому же больная хроническим малокровием!

Катя взглянула на часы – полчетвертого. Алеша придет в пять, а ей еще доехать, переодеться и кое-что набросать на лицо!

Она сорвалась с места, на ходу застегивая сумку. И, разумеется, в дверях налетела на Киру Леонидовну.

– Екатерина Дмитриевна, – заведующая подняла аккуратно выщипанные брови, – куда это вы направились посредине рабочего дня? Вам что – надоела ваша работа? Смею вас уверить – биржа труда намного хуже…

– А мне плевать! – громко сказала Катя. – И на работу, и на биржу труда, и на тебя тоже!

И, отодвинув оторопевшую заведующую, она бросилась вон из библиотеки.

– Ну, дела! – только и вымолвила, как всегда кстати, появившаяся баба Зина.

А Казимир Анатольевич, прятавшийся в укромном уголке, дождался, пока заведующая шуганет бабу Зину, достал навороченный мобильный телефон, подаренный ему сыном, и тихонько сказал в трубку:

– Александра Павловна? Он появился. Да, позвонил только что Катюше. Она сорвалась с места и полетела домой, он назначил ей свидание.

Катя открыла дверь в ответ на звонок. Открыла не спрашивая, потому что ждала только его. Звонок был тревожный, нетерпеливый, даже отчаянный. Так звонят люди нервные, озабоченные большой проблемой, люди, решившиеся на все. Так не может звонить ни электрик, ни почтальон, ни соседка, которой неожиданно понадобилась соль. И врач так звонить не может, даже если его вызвали к тяжелому больному. Но Кате некогда было разбираться в интонациях звонка.

Она едва узнала стоявшего на пороге Алексея. Раньше он был сдержан и спокоен, ровен и приветлив со всеми, но без панибратства. Он никогда не говорил с сотрудницами библиотеки игривым, развязным тоном, редко улыбался своей мягкой, приветливой, но сдержанной улыбкой. Никогда не делал дамам шутливых или двусмысленных комплиментов. Кате нравилось его скромное поведение, и немного суховатое обращение тоже нравилось, она считала, что именно так должен себя вести серьезный, воспитанный человек.

Сейчас перед ней стоял совсем другой Алеша – резкий в движениях, решительный и в то же время взволнованный. В глазах его горел мрачный огонь, в руках ничего не было.

Ни букета цветов, ни коробки конфет, ни бутылки шампанского, никакого свертка или пакета. Катя удивилась – как-то это не вязалось с его словами по телефону, с его желанием немедленно ее видеть. И тут же себя одернула – человек пришел к ней с серьезными намерениями, а она думает о каких-то конфетах! Это пошло и низко!

Он шагнул к ней и застыл, как будто не решаясь сделать следующий, последний, необходимый шаг. Лицо его было взволновано, губы приоткрылись…

Катя истолковала это выражение по-своему, точнее – так, как истолковала бы его любая девушка, оказавшаяся на ее месте.

Она закрыла глаза и приподнялась на цыпочки, протянув к нему запрокинутое, ждущее лицо.

Катя ждала и ждала – но ничего не происходило.